О любви не говори
Шрифт:
– Хорошо! Предположим, вы правы! Допустим, я тоже была в Москве. И мама отвела меня в тот детский дом, потому что у нее была назначена встреча с вашим отцом. А она подумала, что московский детский дом – это нечто вроде наших дневных центров ухода за детьми, в которых матери оставляют своих чад на какое-то время, когда уходят по делам.
– Допустим! – неохотно согласился с ней Алекс. Видно, ее версия показалась ему слишком уж притянутой за уши.
– Вы считаете, что такого быть не могло? Но почему?
– Потому что в те годы, Джулия, не
– Но мама могла быть в составе той самой театральной труппы. Мы же еще не рассматривали это направление поиска. А, по-моему, стоит! – горячо сказала она, почти поверив в собственную гипотезу.
– Хорошо! Мама взяла вас с собой на гастроли! Но почему вы ничего не помните из того, что было в ходе самой поездки?
– Не помню! – огорченно вздохнула она. – Ничего не помню!
– Странно, что в вашей детской памяти сохранились лишь те эпизоды, которые относятся уже ко времени, когда ваш отчим удочерил вас. И ничего о том, что предшествовало замужеству матери. Все это очень странно!
Джулия мгновенно поняла, к чему он клонит.
– Вы хотите сказать, что кто-то искусственно стер у меня часть памяти?
– Пока это лишь предположение.
– Хорошо! Моя версия вам не нравится! Предлагайте свою!
– Касательно отца или вашей матери?
– Их обоих.
Алекс уперся локтями в перила парапета.
– Рискну предположить, что в Москве отец впутался в какую-то сложную интригу. Зная его характер, такое вполне правдоподобно. Я и сам был несколько раз близок к тому, чтобы отшвырнуть прочь фотокамеру и засучив рукава ринуться в бой. Правда, отец всегда учил меня, что хороший фоторепортер обязан оставаться над схваткой, сохранять хладнокровие и быть бесстрастным наблюдателем, и только. Но, видно, в реальной жизни ему это плохо удавалось и самому.
– То есть вы хотите сказать, что ваш отец работал на разведку? По-моему, Стэн дал нам недвусмысленно понять, что такое вполне возможно.
– Пока я не готов согласиться с подобным выводом. Отец очень любил свою профессию. Он не мыслил себе жизни без фотокамеры. Едва ли он стал бы использовать ее в качестве заурядного шпионского прикрытия. Ведь камера была частью его самого. Когда он снимал, то становился совершенно другим человеком. Он словно переселялся на другую планету. Ребенком мне так хотелось тоже попасть на эту планету! – Алекс снова посмотрел вниз и тяжело вздохнул. – Мне казалось, что я знал своего отца, понимал его… А выходит, он был чужим для меня человеком. Как такое возможно?
В его голосе прорвалась такая боль, что сердце Джулии невольно зашлось от жалости. Алекс пошел по стопам отца и вот в итоге сам оказался перед выбором. Столько лет он представлял себе отца совсем другим человеком, чем тот был на самом деле. А разве у нее самой не такая же ситуация? Разве могла она предположить, что ее тихая, покорная и даже робкая, привыкшая
– Одно я знаю точно! – сказал Алекс. – Авария, в которой погиб отец, не была простым дорожным инцидентом. Наверное, следовало сообразить это еще много лет тому назад. Не успел отец испугаться, и его тут же отправили на тот свет. Нет, его смерть – это не случайность! И все из-за той проклятой фотографии!
Порыв холодного ветра разметал волосы Джулии. Она сгребла влажные пряди рукой и убрала их с лица. На долину опустился туман. Звезды померкли, луна тоже спряталась за облаками. Такое впечатление, еще немного, и ледяное покрывало из тумана накроет их с головой. Не знак ли это, мелькнуло у Джулии. Сама Вселенная подсказывает им, что следует запастись терпением и ждать. Всему свое время. Правда открывается только тогда, когда наступает время, и ни минутой раньше. Внезапно ей стало страшно, очень страшно, и она инстинктивно придвинулась к Алексу, словно желая подпитаться его энергией и теплом.
Она положила ладонь на его руку и почувствовала, как напряжены все мускулы под рукавом рубашки. Конечно, он взбешен, зол на самого себя, зол на весь белый свет. Напрасно он злится. Только вот убедить его в этом почти невозможно.
– Перестаньте накручивать себя! – снова повторила она. – Вы ни в чем не виноваты! Вы были ребенком. Вы просто щелкнули фотокамерой, вот и весь ваш проступок. Откуда вам было знать о последствиях?
– Оттуда! – огрызнулся Алекс. – Сколько раз отец наказывал мне не баловаться с его фототехникой! Вот слушался бы отца, и он бы еще жил по сию пору!
Она снова уставилась на его жестко очерченный профиль. Алекс в эту минуту выглядел таким одиноким, таким несчастным. Ей хотелось помочь ему, облегчить его страдания, но как? Он ведь и близко не подпустит ее к себе. Гордец! Человек, не привыкший проигрывать, не терпящий чужой некомпетентности, не боящийся никаких вызовов извне. И вот этот человек почти готов убить себя за то, что не смог предотвратить нечто такое, что невозможно было предотвратить.
– Страшно, да? – неожиданно вырвалось у нее. – Страшно жить с осознанием того, что все, что ты знал о своих близких и о себе, все это ложь. Ужасное чувство!
– Настоящий ад! – едва слышно пробормотал он.
– Ну, так вот! Пусть вам послужит слабым утешением, что вы не один такой. В моей жизни тоже с некоторых пор все пошло кувырком. Значит, нас уже двое.
Он снова повернулся к ней и впился долгим пристальным взглядом. Туман становился все гуще, и она с трудом различала черты его лица. Сырость напитала влагой их одежду, она проникала под кожу и пронизывала насквозь все тело. Казалось, густая пелена тумана объяла их со всех сторон, и они плывут в этом тумане на каком-то невидимом острове, одни в целом мире, тщетно пытаясь отыскать свою правду.