О маленьких рыбаках и больших рыбах
Шрифт:
Вернувшись из школы, я бросил на кровать свою сумку с книгами, отказался от завтрака и пошел к Матвею Ивановичу.
Матвей Иванович, как всегда, в больших очках, медлительный и важный, сидел в своей загородке и ковырял шилом старый башмак. Он велел мне разуться и снял с меня мерку. Пока он бумажной полоской измерял мою ногу, я успел сбивчиво, но с азартом рассказать ему о своих намерениях и очень просил его поторопиться с шитьем сапог.
— Понимаете, Матвей Иванович, большого окуня надо ловить,
Матвей Иванович выслушал меня и по своей всегдашней манере ответил мне книжно и замысловато:
— Предполагаю, что ваши, молодой человек, нетерпеливые мечтания не получат своего осуществления, ибо в пределах городской черты в реке Ярбе окуневых мест, насколько мне известно, нет. Кроме того, — тут он строго посмотрел на меня поверх очков, — окуней и больших и маленьких можно ловить и весной, и летом, и осенью, и даже зимой. А что касается сапог, то не беспокойтесь, — ровно через две недели будут готовы.
Хоть и долгим мне показался этот срок, но я не стал спорить — я все еще немного побаивался Матвея Ивановича. А на замечание его о том, что окуней можно всегда ловить, не обратил внимания — мне-то ведь весной хотелось их ловить…
Матвей Иванович слово свое сдержал. Недели через две прихожу я домой из школы, и только дверь отворил, как мне в нос так и ударило запахом новой дегтярной кожи. А в своей комнате вижу — стоят новые сапоги на стуле, С восторгом я их тут же надел и хотел было бежать в них на улицу, да Марьюшка воспрепятствовала:
— Еще понравятся ли мамочке! Может быть, обратно нести придется?
Я не спорил, очень уж рад был. Снял их и снова на стул поставил. Я решил, что завтра же пойду ловить большого окуня. Завтра воскресенье, день неучебный, и погода стоит хорошая. В сотый раз пересмотрел свои рыбацкие сокровища. Снял со шкафа «рыболовную» корзинку, положил в нее две-три жерлички, сделанные зимой, осмотрел свою давно налаженную «окуневую» удочку, переменил на ней крючок. И вдруг вспомнил — а червей-то! Этих, как их «глист»-то! Ведь дедушка говорил, что их заступом копать надо, глубоко… Выпросил у Марьюшки железный заступ и — в огород.
Найти «глисту» оказалось не так-то легко. Заступ тяжелый, неповоротливый, весенняя земля еще сырая, липкая. Трудился я, трудился, взмок весь, до сплошной глины докопался, а все не могу найти то, что надо. Попадаются все обыкновенные, «белые» земляные черви, каких много в огородной земле. Некоторые довольно крупные, но таких, чтобы толщиной с дедушкин мизинец были, ни одного не попалось. Ну, что ж, думаю, придется этих взять. Если большой окунь на них не станет брать, поймаю на них маленькую рыбку и на окуня жерличку поставлю. Не забыть бы еще ведерко взять, чтобы рыбку живой сохранить.
Пришла из управы мама. Похвалила
По опыту я знал, что вести «серьезный» разговор с мамой до обеда не стоило — приходила она со службы усталая, голодная и несговорчивая.
Однако, против моих ожиданий, мама сама еще за обедом разговор на эту тему завела:
— Что ж, ты собираешься завтра идти ловить своего большого окуня?
— Да, — говорю, — мамочка, — и своим ушам не верю, что такое трудное дело так легко устраивается.
— Ну, иди. Погода стоит прекрасная. Только с условием, что ты не один пойдешь, а с Федей.
Против Феди я, конечно, ничего не имел, и мы с ним давно уже сговорились, что вместе пойдем, но сейчас мне очень обидно показалось.
— Почему же, — говорю, — непременно с Федей? Ведь Федя такой же мальчик, как и я, только на год меня старше.
— А потому с Федей, — говорит мама, — что Федя благоразумный мальчик, а ты — сумасброд. Если ты пойдешь с ним, я не так за тебя бояться буду. Федя тебя, по крайней мере, удержит от больших глупостей.
После обеда пошел я к Феде. Зову его идти вместе, а он мне говорит:
— Понимаешь, Шурик, какое дело! Мама завтра с утра на реку пойдет белье полоскать, а мне придется с Тонькой водиться. Подожди меня часов до двенадцати, тогда и пойдем.
Ждать до полудня мне никак не хотелось. Но и без Феди идти не хотелось, да условие мамино я помнил.
— Давай, — говорю, — так сделаем. Я завтра с утра один уйду, а ты, как освободишься, приходи на реку. Я буду в заливчике удить, помнишь, о котором мы с тобой говорили?
— Ладно, — говорит Федя, — я приду. А ты, смотри, жди меня!
— Обязательно дождусь. А только ты моей маме не говори, что я без тебя один ушел. Она меня без тебя не пускает.
По лицу Феди я увидел, что не понравилась ему моя просьба. Поглядел он на меня из-под своих длинных ресниц, покраснел слегка, но все-таки согласился.
— Ладно, не скажу!
На этом и порешили.
На другой день я проснулся рано. Не одеваясь, подошел к окну.
Смотрю — небо голубое, чистое, без единого облачка, а солнышко веселое, бодрое, точно умытое холодной водой. И мне самому сразу весело стало.
Мама еще спала, но Марьюшка уже возилась в кухне. Оделся я, умылся кое-как, в кладовку сбегал, принес свои новые сапоги, натянул их, полюбовался, даже посмотрел на себя в зеркало. Захватил удочку и корзинку и хотел уж бежать, да Марьюшка перехватила меня по дороге: