О маленьких рыбаках и больших рыбах
Шрифт:
— Ну, что ж, чаевничать будем, что ли, — сказал Яков Иванович и стал снимать с огня закипевший чайник.
За чаем ребята оживились, болтать стали, баловаться. Тараканщик с ними шутил и смеялся.
Вдруг издали, от перевоза, донесся голос. Кто-то с нашей стороны долго и упорно звал перевозчика:
— Перевозчик! Лодку давай! — и снова: — Перевозчик! Иван! Иван Мосин! Лодку давай!
— А перевозчик-то в баню ушел, — басом сказал сумрачный Андрейка-Колесо. — Я как сюда переезжал, так он сказывал, что до утра не придет.
Отчаянный
Ребята напились, наелись и принялись за возню. В чехарду стали играть. Мы с Федей тоже приняли участие в игре, хотя усталость у меня и не прошла еще. У костра остались только Яков Иванович и Тараканщик.
И вот слышу я, что Яков Иванович с Тараканщиком опять про метлицу разговаривают. Мне интересно стало их послушать, я бросил игру и подошел к ним.
— Так как по-ученому-то будет, откуда метлица-то берется? — спросил Яков Иванович.
— Видите ли, — сказал Тараканщик, — метлица — это поденка. Поденка? Поденка… один из крупных видов поденки. Какой — я еще не знаю. Но узнаю. Затем я сюда и пришел…
По всему было видно, что Тараканщик собрался отвечать Якову Ивановичу обстоятельно. Поэтому и я насторожился, мне ведь тоже было интересно знать, что такое метлица и откуда она берется.
Но продолжения мне так и не довелось услышать.
Послышались шаги, и из темноты к нашему костру подошел рослый мужик, с узелком и корзинкой в руках.
— Сделай милость, Яков Иванович, — сказал он, — перевези на ту сторону. Запропал куда-то перевозчик-то наш. Охрип я, его кричавши.
— Да ты что так поздно, Михайло? В городе, что ли, был?
— В городе. Яйца продавать носил, да задержался в городе-то. Так как, перевезешь, что ли?
— Отчего не перевезти, Володюшка перевезет.
А мне вдруг так захотелось на лодке через реку переехать и самому грести. Ведь я с прошлого года весла в руке не держал.
— Яков Иванович, — говорю, — давайте я его перевезу!
— Да ведь тяжело тебе будет, снесет тебя. С Володюшкой поезжай.
— Да нет, я один. Меня, право, не снесет, Яков Иванович!
— Ну, один так один. Поезжай.
Мы пошли с Михайло к лодке. На прощание Шурка мне совет дал — как переедем на ту сторону, сначала около берега вверх подняться, а потом уж обратно переваливать.
Михайло греб сильно. Будка Якова Ивановича, костер, темные силуэты людей около него быстро уменьшались, и скоро только яркая точка костра была видна на месте нашего ночлега.
Еще не дойдя до берега, лодка хватила дна и остановилась. Михайло выскочил из лодки и, шлепая по воде, побрел к берегу. Я пересел на его место и взялся за весла. Вспомнил совет Шурки и стал легонько подниматься вдоль берега против течения. Но лодка то и дело вставала на мель, и приходилось сталкивать ее веслом. Это мне наскучило, и я решил, не поднимаясь, перевалить на тот берег.
До средины реки все шло хорошо. Но как только выехал я на линию красных бакенов, подхватило меня течение и понесло. Я греб изо всех сил, даже от усердия на ноги привставал при каждом взмахе весла, а меня все несет и
Батюшки! Да это меня до самого бора унесло!
Наконец, лодка моя ткнулась носом в высокий обрывистый берег и стала вдоль него бортом. Я схватился рукой за какой-то корешок, что торчал из берегового обрыва, и держусь за него. А сам и отдышаться не могу, так запыхался.
Отдохнул немного, попробовал на веслах подниматься, ничего не выходит — сносит. Речная струя здесь возле самого берега идет, так и роет его. Тогда стал я другие способы пробовать — то веслом подталкиваюсь, то руками хватаюсь за неровности берега и разные веточки и корешки и карабкаюсь понемногу.
Так удалось мне сажен на двадцать-тридцать подняться и выйти из-под самого сильного боя в затишье. И берег тут у воды пологий. Пристал к нему, сижу, отдыхаю. А до будки еще порядочно осталось, сажен сто, а то и полтораста будет.
И, должно быть, долго я со всем этим провозился — как будто рассветать стало. В прибрежных кустах птички зорянки зачирикали. Со свистом пронеслась мимо меня пара куликов. Опустились где-то неподалеку и закричали звонко: кувырни! кувырни! кувырни!
А я сижу на дне лодки, прислонился грудью к борту и смотрю в темную воду.
Редкие травинки торчат из воды и постепенно переходят на топкий илистый берег…
Одна из травинок возле самой лодки вдруг закачалась. Смотрю, по ней из воды ползет какое-то живое существо, чуть побольше полувершка. Вылезло из воды и остановилось неподвижно. Я наклонился к нему поближе, но в предутреннем полумраке не мог рассмотреть его хорошенько. Вижу только, что это какая-то личинка, мне не известная. Ухватилась ножками за травинку и сидит.
Смотрю, что дальше она будет делать, и вижу, что на спине у нее как будто горб растет. Быстро растет, на глазах и при этом форму свою изменяет. Минуты две-три я на нее смотрел и вдруг — горба у нee уже нет, а выше ее на стебельке сидит как будто крупная ночная бабочка. Посидела она недолго и вдруг снялась и улетела. А тот футляр, из которого она вышла, так и остался на травинке. Я взял его в руки — совсем легкий, тонкий пустой мешочек с ножками и с широкой щелью на спине.
Пока все это происходило, я даже дышать перестал. Неужели, думаю, это и есть метлица, и она на моих глазах из воды вышла? Оглянулся вокруг, и всякое сомнение в этом пропало. Насколько можно было видеть в полумраке, на каждой травинке, и в воде, и на берегу, и на веточках ближайшего кустика сидели и ползли такие же личинки. У одних горб едва начинал расти, у других он уже большой был, а третьи только еще из воды вылезали. Немало висело на травинках и пустых уже шкурок — рубашек (вспомнилось мне), как хорошо назвал их Яков Иванович.