О мастерах старинных 1714 - 1812
Шрифт:
– Спасибо, – сказал Сурнин, садясь.
– Будем говорить откровенно, – сказал граф. – Такие люди, как ты, поддерживают уважение к нашей стране и мне здесь нужны.
– Ваше сиятельство, – ответил Сурнин, – где мне… Суворов наш уважение поддерживает. Я думаю, в Лондоне скоро по-русски научатся говорить.
– Ты куда же торопишься, Алексей Михайлович? Живу же я здесь и домой не прошусь!
– Ваше сиятельство, как полагаю я по чтению газет, великие будут в мире войны, и нужно будет России оружие. А я и Лев Фомич работаем по станкам, значит, нам тоже дело есть.
– Что, и Сабакин пришел? –
– Дожидается, – ответил отец Яков.
– Куда ты, Сурнин, торопишься? – продолжал граф. – Вот небось Леонтьев не просится. Сидит здесь, говорят – за фабрикантову племянницу сватается…
– Яков Леонтьев вашему сиятельству челом бьет и просит слезно, чтобы пустили его в Тулу работать на родном заводе.
– Как думаешь, отец Яков, пустим в Россию Леонтьева? Его голова, его риск, а нам он здесь не нужен.
– Несамостоятельный он, ваше сиятельство, человек: скажет – соврет, вещь возьмет самую нужную – потеряет, да еще нагрубит.
– Мастер хороший Леонтьев Яков, – сказал Сурнин, – дома он нам сгодится.
– Не докучай, сын мой, его сиятельству! – гневно сказал отец Яков. – Не пущу, и просить графа не смей! В России своих бунтовщиков много. Я ему разрешу, а скажут, что это подсыл бунтовского человека. Твой Яков во Франции мотался, Бастилию брал! Нет ему возврата!
– Пусть будет так, отец Яков. Зови Сабакина.
Вошел Лев Фомич.
– Что вы меня все покидаете? – сказал граф. – А я все о вас в Санкт-Петербург написал. Думаю, что скоро вам жалованье пришлют.
– Домой отпустите, ваше сиятельство, – ответил Сабакин. – Читал я, что Кулибин мост в один пролет через Неву ставит. Это значит, что сорок сажен. Значит, надо бить сваи. А у меня для этого машина есть. Да станки я кое-какие измыслил. Голова моя может пригодиться.
– Надо ли тебе, Сабакин, ехать? – спросил граф. – В России тебе быть нездорово.
– Ехать мне надо, ваше сиятельство, – сказал Сабакин. – Время, ваше сиятельство, смятенное, могут дороги прерваться. Мы газеты читаем. Дороговизна в Англии. Опять-таки в городе говорят, что весь товар скупают французские миллионщики, народ волнуется. Очень мне помочь хочется, ваше сиятельство, фельдмаршалу Суворову и генералу Кутузову.
– Ты, милый, осведомлен плохо! Генерал Кутузов более не военный генерал: он скоро едет посланником России в Константинополь [8] . Он на мою помощь надеется, а не на твою, любезный.
– Наше дело – мастерское. Мы, ваше сиятельство, при станках… У меня машинки разные в памяти и в чертежах. А тут война, ваше сиятельство, будет: Англия с Францией воевать будут, а потом еще неизвестно, кто с кем, а нам оружие свое иметь надо.
– Я разрешение на твой въезд спрошу.
8
Генерал Кутузов… едет посланником России в Константинополь. – После окончания русско-турецкой войны и заключения Ясского мира М. И. Кутузов был отправлен в 1791 г. в Константинополь во главе торжественного посольства.
– Слезно прошу, ваше сиятельство. Детей у меня двое, детишки не совсем маленькие, надо их в
– А я их тебе сюда выпишу.
– Ваше сиятельство, человек я бедный, отпустите меня. Газету я читаю, разные мысли у меня, мне к дому надо: может быть, там машина моя будет работать,
– Слушай, Сабакин, – продолжал граф, – тебе, может, лучше здесь оставаться? Ты этому Болтону друг, ты, может быть, сам из вольнодумных людей?
– Я Болтону, ваше сиятельство, не друг.
– Ты подумай, братец. Людовик, король французский, почти под арестом сидит и подписывает то, что ему мещане подносят. Я даже в голове его не уверен, а дворяне французские его не защитят – они сейчас к шпаге меньшую склонность имеют, чем люди из простого народа.
– О Людовике, короле французском, ваше сиятельство, мнений не имею, его дело иностранное.
– Ты, может, не знаешь про осуждение некоторых людей, неосторожно писавших. Написал человек книгу неосторожную. И вот приговорят его к четвертованию или же пошлют в Сибирь на десять лет для безысходного содержания.
– Я, ваше сиятельство, работаю по механической части и книжки пишу самые простые.
– А свою книжку «Малое здание» помнишь? Вот ты туда послал книжку о миросотворении, а ее уж и продают.
– Книжка простая, для самых малых детей.
– И Радищев сослан за книжку, а десятилетняя ссылка в Сибирь хуже смерти для человека, имеющего детей, которых он вынужден или покинуть, или, взявши с собой, лишить воспитания и будущности.
– За мной никакой измены нет.
– Сейчас мысли боятся, дорогой мой. Впрочем, поезжай. Так зачем ты едешь? Воевать, что ли?
– Войну предчувствую. Хочу машины делать, оружие.
– Ну, сговорились. Поезжай, но в Москве и Петербурге жить не настаивай, держись где-нибудь в тишине при деле. Справку о тебе я дам самую добрую. Кстати, любезный, тебе сто фунтов стерлингов присланы по свидетельствованию нашему за отменные твои успехи, – сказал граф.
– Изъявляю ее величеству чувствительную благодарность. Куплю я на те деньги нужный инструмент, а ехать надо.
– Останься на год.
– Отпустите, ваше сиятельство.
– Ну, письма я пошлю через Сурнина на все адреса, а ты в Пермь, что ли, поезжай, там поживи при моих заводах.
Светлейшему князю Потемкину граф Воронцов написал с первой почтой письмо, самое лестное для Сурнина. Он говорил в письме также про то, что в Лондоне все уважают туляка.
В Тулу, наместнику Кречетникову, граф Воронцов написал: [9]
«…Якова Леонтьева хвалить не буду. Сей бездельник бегал во Францию и вообще ведет жизнь беспорядочную. Жизнь же Алексея Сурнина с самого его прибытия в Англию заслуживает всяческого одобрения: всегда трезв, честен и неутомим в приобретении успехов для пользы России.
9
«…Якова Леонтьева хвалить не буду…» – Из кн.: С. А. Зыбин. История тульского оружейного завода. М., 1912, с. 352–354.