О мастерах старинных 1714 - 1812
Шрифт:
– Сговоримся.
– Обидно в газете читать, что человека продают. Я сам крестьянский сын, звали моего старика Фома, а по отчеству его никто не звал. Бороду он тоже носил клином.
– Не ропщи, Лев Фомич! Скучно, однако, здесь, в трактире, без Мартына Мартыныча.
– Ну как, половой, село на том берегу зовут еще Мартышкиным?
– А как ему еще зваться?
– А о Дмитриеве и о Борзом не слыхал?
– Толком не знаю. Говорят, послали Борзого на Камчатку, к океану, строить корабли.
Всех
– Идемте на галиот, Лев Фомич!
Галиот плыл по осенней ряби залива. В кронштадтской стороне из воды возвышалось и дымило здание огненной машины, похожее на военную шляпу с перьями.
В стороне прошла Галерная гавань со стаей низких, прижатых к воде судов.
Галиот пристал к берегу Невы, около устья Фонтанки.
Сурнин и Сабакин сели на попутную телегу, погрузили свои пожитки, решили ехать ночевать на Охту, к знакомому туляку.
Сурнин аккуратно поставил водочный бочонок на телегу, подоткнул его со всех сторон соломой. Положил тяжелый ящик с инструментами. Сел сам, свесив ноги.
Ехали мимо Исаакиевского моста.
Баржи моста глубоко осели в воду. Через мост медленно двигалось сквозное, деревянное, многосаженное сооружение. Тянули его люди, низко нагнув белокурые головы со спадающими вниз прядями, как будто бодая воздух.
В стороне шел спокойный человек, бородатый, длинноволосый, кругом седой и тщательно по-старинному одетый.
– Здравствуй, Лев.
– Здравствуйте, Иван Петрович!
– Откуда?
– С Лондона. А у вас что?
– Вот модель моста построил да испытал. Везу ее на покой как ненужную вещь.
Деревянное сооружение медленно сползло с настила моста и, подрагивая, вступало на булыжник набережной.
– А я приехал, – сказал Сабакин, – сваи под мост бить.
– Не придется.
– Что, не показалась модель?
– Выдержала она три тысячи пудов тяжести, и еще положили на нее кирпичей пудов пятьсот, и разных профессоров немецких на нее налезло множество, а она и не скрипнула: значит, носить она может тягости более того, чем весит сама, в десять раз. Испытали ее хорошо. Сам академик Эйлер одобрял, говорил, что наперед загадал – и верно.
Сабакин посмотрел на модель.
Сооружение состояло из решетчатых ферм, сделанных из брусьев, взаимно врубленных и стянутых болтами. Видно было, что проезд внутри модели и почти горизонтален,
– Небывалая вещь! – сказал механик. – Может, только отложили стройку?
– Строить и не будут. Говорят – дорого, да и страшно: за морем не опробовано.
– Так пускай у нас пробуют.
– Пробовать чужими губами хотят, а я-то уже новый мост придумал – чугунный, тоже решетчатый.
– Куда
– На Шпалерную улицу, там дворец покойника Потемкина. При дворце пруд – Лиговка-река запружена. Через пруд перекинут будет мой мост, на удивление лягушкам. Так и кончилось все. И ты, Алеша Сурнин, и ты, Лев Сабакин, не воюйте много: плетью обуха не перешибешь. Прощайте, ребята!
– Господин Кулибин, – возразил Сурнин, – у нас в Туле и у вас в Нижнем Новгороде разве так говорят и так поступают?
– А как у вас поступают?
– А у нас, господин Кулибин, дерутся до последнего. Я сто раз подметки к сапогам подкину, на всех лестницах ступени сотру, а что придумал, на заводе попробую.
– Он молодой, Лев Фомич, – сказал Кулибин про Сурнина.
– Правильный, – ответил Сабакин.
Кулибин вытер рукавом губы и сказал:
– Так поцелуемся мы, все трое, тут, на улице. Не пропадет наша работа!
– Не пропадет, господин Кулибин!
Они поцеловались.
Сабакин и Сурнин сели в телегу, обернулись.
Мост издали казался легким, стройным и прочным.
Вокруг все переменилось: Нева текла в крепких стенах гранита; на диво выделанные набережные казались частями машины, сработанными на огромном станке.
Над скалою махом поднялся всадник и, простирая руку на север, возвещал о победах Петра и о торжестве искусного литейщика, отлившего изваяние.
Осенние, цвета отожженной меди, деревья Летнего сада казались через решетку такими стройными, что похоже было, будто кто-то хотел снять с деревьев копию и измерял их для этого с небывалой точностью.
– Восемь лет не даром прошли, – сказал Сабакин.
– Старика Кулибина жалко, – ответил Сурнин. – Пойду докладывать про станок свой в Коллегии. Ходьбы мне будет много.
– Может, тебе, Алеша, на Коллегию денег дать? – спросил Сабакин.
– Не надо, – ответил Сурнин. Он полез в карман и достал связку чугунных перстней, нанизанных на медную проволоку. – Мне Яша на дорогу подарил перстеньки с птичками зелеными, желтыми и алыми, сказал: «Дари начальству – пускай носят, только бы твоей работе ход дали».
– Дальновидный Леонтьев парень, – улыбнулся Сабакин, – понимает он людскую мелкость.
Глава двадцать вторая,
в которой кончается история Алексея Сурнина, начинается история Павла Дмитриевича Захавы и продолжается повесть о создании русского токарного станка.
По приезде Алексей Сурнин не сразу отправился в Тулу, потому что был связан с Петербургом, – он начал свою работу в Сестрорецком заводе. Здесь, под начальством директора, полковника артиллерии, построил он токарные станки с одним и двумя резцами.