О материалистическом подходе к явлениям языка
Шрифт:
Изменения внешнего облика слов совершенно не зависят от их значений. Древнегреческое слово ????? ?солнце’ в одном из диалектов новогреческого языка превратилось в ilen. Однако при этом не произошло никакого изменения значения. Слово vloz в древненемецком означало ?корабль’. В современном немецком оно означает ?плот’, но звучание этого слова почти не изменилось, ср. современное Floss.
Абсолютно те же закономерности наблюдаются при звуковых изменениях грамматических формативов. Форматив в звуковом отношении может сильно изменяться, но значение его при этом сохраняется. Окончание местного падежа -da в истории чувашского языка в некоторых случаях изменилось в -ra, ср. чув. хулара ?в городе’
Можно сделать вывод, что звуки языка не отражают никаких изменений в экономическом развитии общества. Они могут отражать только результаты языковых контактов, которые сами по себе носят эпизодический характер.
Словообразовательные формативы также обычно не связаны ни с какой конкретной историей общества.
В тюркских языках есть суффикс прилагательных -cyl, -cil, обозначающий склонность к чему-либо, ср. азерб. иш-чил ?склонный к работе’ от иш ?работа’, кирг. ойчул ?склонный к размышлению от ой мысль, туркм. гайгачыл ?печальный’ от гайгы ?печаль’, кара-калп. с?зшил ?словоохотливый’ от с?з ?слово’.
Значение склонности к чему-либо возникло в результате переосмысления первоначального значения неполноты признака. Об этом свидетельствует тождество некоторых суффиксов прилагательных обеих категорий. Ср. казах. акшыл ?беловатый’ и азерб. ишчил ?склонный к работе’.
Суф.
– lich в немецком языке, ср. mannlich ?мужской’, weiblich ?женский’ и т.д. возник из имени существительного типа готского leiks ?мясо’, ?тело’, ?форма’.
Словоизменительные формативы выражают отношения между словами. Складывание этих отношений не связано ни с какой конкретной эпохой. Никто не может сказать, в какую конкретную эпоху сложилось выражение пространственных отношений в русском языке. Эти отношения сами по себе не отражают какого-либо конкретного этапа в экономическом развитии общества. Всякие поиски здесь в этом отношении совершенно бесполезны.
Грамматический строй одного языка, как уже говорилось выше, может отражать влияние других языков, но это отражение эпизодическое, а не органическое.
Среди лингвистов, пытающихся так или иначе оправдать Н.Я. Марра, распространено убеждение, что социальная обусловленность языка предполагает его тесную связь с развитием общества. Но такое суждение ошибочно. Что означает применительно к языку термин «социальный»? Социальный – это значит принятый обществом, общественно релевантный, регулярно употребляемый всеми членами общества, пользующимися данным языком. В этом отношении любое слово и любой форматив в языке социальны. Но разве человек, говорящий на данном языке, или лингвист, изучающий этот язык, способен связать какой-либо форматив с конкретной историей общества? Этого он сделать не может.
Многие лингвисты называют фонему социально отработанным звуком. Фонема социальное явление. Но можно ли сказать, что появление в языке фонемы регулируется законами развития человеческого общества. Такое предположение было бы совершенно неверным. В современном языкознании функция фонемы определяется довольно четко:
«Фонема – это мельчайшая единица звуковой системы языка, являющаяся элементом звуковой оболочки языка и способствующая ее расчленению» [294] .
294
Кодухов
«Фонемой является кратчайшая единица языка, способная сама по себе различать слова и их формы» [295] .
Если фонема предназначена для различения звуковых оболочек слов и их форм, то это чисто техническая ее функция.
Складывание системы фонем представляет чисто стихийный процесс, не зависящий от истории общества. Не определяется историей общества и дистрибуция фонем. Возможное влияние фонемных систем других языков совершается только эпизодически. Никакого органического отражения здесь нет.
295
Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М., 1975, с. 73.
Лексику обычно называют зеркалом истории языка. Действительно, трудно найти в мире язык, который не отразил бы в своем составе характер той или иной исторической эпохи. Однако отсюда никак нельзя сделать вывод, что любое изменение слов и их значений вызывается какими-либо изменениями в истории общества.
В древнегреческом языке было слово ????, означающее ?вода’. В новогреческом оно исчезло и вместо него появилось новое слово ???? с тем же значением. В коми-зырянском языке некогда существовало слово тыл ?огонь’. Позднее его сменило слово би с тем же значением. Никакой необходимости в замене этих слов не было. В латинском языке было слово passer ?воробей’. Позднее оно стало обозначать птицу вообще, ср. рум. pasare ?птица’. Слово кожла, которое в литературном марийском языке означает ?ельник’, в одном из диалектов марийского языка получило значение леса вообще. В появлении этих новых слов не было никакой исторической обусловленной необходимости.
Абсолютизация принципа непременной увязки явлений языка с историей общества может оказаться методически вредной.
«Считается, – замечает Н.И. Чернышева, – что только история общества определяет историю лексики и что в действительности нет изменения значения, а есть лишь изменение вещей, все это направление полностью снимало вопрос о чисто языковых процессах изменения словарного состава» [296] .
В любом языке мы можем найти очень большое количество различных явлений, происхождение которых невозможно объяснить, прибегая к истории говорящего на данном языке народа. В древнегреческом языке аорист и имперфект имели различные личные окончания. В новогреческом языке аорист и имперфект получили унифицированные окончания. Совершенно ясно, что это явление было вызвано только внутренними факторами: а) наличие известной общности структурных элементов аориста и имперфекта (аугмент) и наличие у них одинакового окончания в форме 3-го лица ед. ч. (-е); б) обозначение тем и другим временем прошедшего действия и возможность обозначения аористом в некоторых случаях действия несовершенного вида; в) отпадение конечного n, создававшее неестественные формы типа ??????? (1-е лицо ед. числа и 3-е лицо мн. числа), ведущие к нарушению дифференциации, благодаря известному совпадению с 1-м лицом презенса по конечному окончанию.
296
Чернышева Н.И. Изменения значений слов как путь развития словарного состава. – В кн.: Проблемы частного и общего языкознания. М., 1960, с. 105.
Эти внутренние факторы вызывали стремление к полной унификации личных окончаний аориста и имперфекта.
В румынском языке форма им. падежа мн. числа caprae от существительного capra ?коза’ стала употребляться также и как форма вин. падежа мн. числа (capre). Основная причина заключается в том, что старолатинская форма вин. падежа мн. числа capras после отпадения s воспринималась как форма ед. числа (capra). В данном случае мы опять имеем дело с внутренними факторами.