О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
Шрифт:
— Что не так? Вам не понравилось?
— Понравилось, но для меня это просто слишком много… – попыталась объяснить я, пока она сердито убирала мою тарелку. Мне не хотелось снова повторять подобный опыт.
Дальше был ларек с тортасами. В отличие от испанских тортасов, это не омлет, а сэндвич. Это поджаренная на решетке и завернутая в рулет лепешка с мясом, чили, обжаренными в масле бобами, сыром и авокадо.
Я села к стойке и попросила молодого человека в белом остроконечном поварском колпаке сделать мне тортас с куриной грудкой.
— Так тебе нравятся мексиканские тортас, g"uera? –
— Да, я их очень люблю, – ответила я.
Они переглянулись между собой и ухмыльнулись. Похоже, у меня всегда проблемы с тем, чтобы купить тортас. В прошлый раз, когда я пыталась это сделать, я перепутала слова abogado и aguacate и попросила продавца положить в мой сэндвич побольше адвокатов. Тот странно смотрел на меня, пока я не показала на авокадо. Он взглянул на авокадо, потом на меня и забился в конвульсиях от хохота. Что же я могла ляпнуть на этот раз?
— Ты пробовала тортас с сосиской и яйцами? – спросил большезубый парень, все еще улыбаясь.
— Нет, я не люблю сосиски и яйца, – сказала я ему.
— О, ну ты хоть пробовала их? – не унимался он.
— Ну… нет.
Его лицо начало наливаться розовым.
— Дело в том, g"uera, – доверительно сообщил он, протягивая мне тортас, – что тут у нас есть очень хорошие сосиски!
— Ладно, может быть, завтра я попробую с сосиской, – ответила я.
— Хорошо, – сказал он, – завтра я буду тебя ждать.
Толком я этого уже не расслышала, потому что схватила тортас и устремилась в сторону парка. Похоже, что цель всей моей жизни здесь – служить посмешищем для местных жителей.
Подумать только, я потратила столько лет в университете, заучивая таблицы неправильных глаголов, постигая разницу между изъявительным и сослагательным наклонением, и до сих пор испытывала серьезные затруднения, когда дело касалось покупки сэндвича.
Испанский никогда не был моим любимым предметом. По сути, я бросила им заниматься еще на втором курсе, когда поняла, что из-за него снижается мой средний балл и, сколько бы часов я на него ни потратила, со сколькими испаноязычными парнями ни пыталась подружиться, у меня никогда не получается блеснуть. Я была знакома с колумбийцем, торговавшим орехами в «Глиб маркетс», и с целой командой эквадорских уборщиков в торговом центре «Бродвей». Я даже встречалась как-то с великолепным, но до опасного темпераментным студентом-чилийцем, но в итоге я всегда слишком робела, чтобы разговаривать с ними по-испански.
В тот же вечер, пока я искала костюм, достаточно чистый для того, чтобы надеть его в первый день на новой работе, в гостиной хлопнула дверь: вернулся Октавио. Я осталась в комнате, чтобы дать ему возможность спокойно насладиться «возвращением домой». Но он сразу заглянул ко мне.
— Привет, мне не помешало бы выпить, – сказал он с усталым видом. – Хочешь, пойдем вместе?
Я хотела. Но сначала мне нужно было решить срочную проблему.
— Октавио, у тебя есть утюг?
Он озадаченно посмотрел на меня:
— Мне гладят одежду
— А… тогда не беспокойся.
Мы пошли в mezcalaria, которая находилась через дорогу, и нашли места на улице.
— Что же это за семейный обед, после которого требуется крепкая выпивка, чтобы прийти в себя?
— Да знаешь ли, все как обычно. Волосы у меня слишком длинные, мне уже под тридцать, к этому времени мне уже следовало бы быть женатым, что я делаю в музыкальной индустрии?.. Иногда я не понимаю, зачем я вообще вернулся в Мехико.
Мне и в голову не приходило, что у такого необычного человека, музыканта, может быть такая консервативная семья. А он продолжал говорить о своих проблемах с отцом, для которого стало ударом то, что сын отказался от дипломатической карьеры. Я заподозрила, что сексуальная ориентация Октавио тоже вызывала у родственников вопросы.
— Ладно, расскажи о своей семье. Какие они?
Я рассказала, что у меня совершенно не консервативная семья: мои родители работали в СМИ, и отец получил некоторое признание как редактор лондонского скандально известного альтернативного журнала. Он до сих пор время от времени с удовольствием принимал участие в полемических передачах, где клеймил консьюмеризм и внешнюю политику Америки. Мы с моей младшей сестрой Анжеликой выросли в Голубых горах под Сиднеем, в доме на холме, где по саду прыгали кенгуру.
Разговор плавно перешел от семейных дел к теме еды. Я рассказала ему о своем опыте питания в уличном ларьке.
— Что? Ты хочешь сказать, что ела что-что, купленное в уличном ларьке? – Он был искренне потрясен. – Ты хоть знаешь, как это опасно? Мясо целый день лежит на солнце… Там сплошная сальмонелла и нечистоты. В самом деле, на улице никто никогда не ест…
— А все эти люди, которых я видела сегодня в очередях в уличные ларьки?
— Да нет, э-э -э… как тебе сказать?.. Образованные люди на улице не едят.
— Ну, а ты сам где ешь?
И снова озадаченный взгляд.
— Я? Ну, в доме у моей матери. Кухарка у нее просто замечательная.
У него был несколько смущенный вид, повисло неловкое молчание.
Я вспомнила, о чем хотела его спросить.
— Слушай, парни из ларька с тортасами сегодня посмеялись надо мной, а я не поняла почему.
— А что ты такое сказала?
— Ничего. Только то, что люблю мексиканские тортасы…
Не успела я закончить фразу, как он поперхнулся мескалем и с трудом сдержал смех.
— В чем дело? – вопросила я.
И тут Октавио открыл мне жизненно важный аспект мексиканского чувства юмора, что безмерно помогло мне в моем стремлении научиться понимать мексиканцев и общаться с ними. Имя ему – albur, или «двойной смысл». Вся соль состоит в том, чтобы лингвистически запутать ничего не подозревающую жертву так, чтобы она дала согласие на секс. Оказалось, что многие повседневные предметы имеют двойное значение: например, сосиски, яйца и куриные грудки… У этих подтекст более или менее очевиден, но у других он не так легко угадывается. Например, orta – это эвфемизм, используемый вместо слова «задница».