О молитве Иисусовой и Божественной Благодати

Голынский-Михайловский Антоний

А вот как предостерегает свое духовное чадо свт. Макарий (Невский) [98] : «Читаешь Библию — это хорошо, но неопытному небезопасно. Читающему Библию нужно иметь под руками толкование. Есть поговорка: „Зачитался Библией“, то есть сбился с толку чтением Библии без толкования» ^{267} .

К благоразумию призывал своих чад прп. Никон Оптинский. Остерегая их, он завещал: «Такие книги, как Исаак Сирин, с глубоким содержанием, надо читать с осторожностью. То, что там для новоначальных сказано, для нашего времени преуспевшим только доступно, а многое и совсем нельзя применить, тогда будет раздвоение в душе. Поэтому такие книги надо читать не для того, чтобы вполне применять к себе, а для настроения. А иначе может быть очень плохо: в самомнение, в прелесть можно впасть и повредиться» ^{268} .

98

Святитель Макарий

Московский (Парвицкий-Невский; 1835–1926) — причислен к лику святых в 2000 г. Выдающийся миссионер, духоносный старец. Митрополит Макарий занимал Московскую кафедру в период революции 1917 года и был одним из пяти иерархов, оставшихся верными Государю. В их числе — священномученик Гермоген (Долганов; 1858–1918), митрополит Петроградский Питирим (Окнов; 1868–1920), митрополит Антоний (Храповицкий; 1863–1936) и митрополит Нестор (Анисимов; 1885–1962). Святитель Макарий был принудительно уволен на покой определением Синода с 1.04.17. Имеется свидетельство о том, что святитель сообщался с Царственными Узниками в период их заключения и продолжал духовно окормлять Царя-Мученика до самой его кончины. Святителю было откровение от Господа о том, при каком духовном состоянии русского народа возможно было бы спасение Царской Семьи. Последние восемь лет жизни, после незаконного низложения, святитель-исповедник провел в изгнании и страданиях в подмосковном монастыре, где пребывал в неослабном аскетическом подвиге. Игум. Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. «Паломник», М., 1997 — с. 709; Еп. Арсений (Жадановский). Воспоминания. Св.-Тихоновский Богословский институт, М., 1995.

Прп. Феодор Санаксарский [99] вовсе запрещал своим послушникам самостоятельное чтение. Старец объяснял: «Читать книги вам, новоначальным, по кельям, кроме трапезы [100] , в моей обители не позволяется: ибо вы не столько заимствуете из них полезное для души, сколько навыкаете толковать на разорение душевного спасения, что не вы сами, а другие не так живут» ^{269} .

В келейных записках прп. Варсонофия Оптинского тоже есть мысли по этому поводу: «Читать надобно книги деятельные, относящиеся до христианской жизни. Умозрительные, или созерцательные, нам не под силу. Созерцание прилично созерцательной жизни, а сия приходит по очищении от страстей заповедями Христовыми, и ей сама благодать научает… После книг Св. Писания Нового Завета монашескую азбуку составляют превосходные, духовно сладостные и всем доступные писания св. Аввы Дорофея и св. Иоанна Лествичника… Славянское „Добротолюбие“ (не все подряд, но статьи из него по указанию опытного духовного отца), также и „Добротолюбие“ в русском переводе» ^{270} . «Пятый том сочинений еп. Игнатия [Брянчанинова] заключает в себе учение св. отцов применительно к современному монашеству и научает, как должно читать писания св. отцов. Очень глубоко смотрел еп. Игнатий, и даже, пожалуй, глубже в этом отношении еп. Феофана [Затворника]. Слово его властно действует на душу, ибо исходит из опыта» ^{271} .

99

Преподобный Феодор Санаксарский (Ушаков; 1718–1791) — старец высокой духовной жизни. Восстановитель и настоятель Санаксарского Темниковского монастыря, управлял также Алексеевским женским монастырем. Строгий подвижник, ревнитель жизни в традициях древнейшего монашества. Став жертвой клеветы, был удален на Соловки, где в числе рядовых членов братии провел 9 лет. Будучи оправдан митрополитом Гавриилом (Петровым; 1730–1801), вернулся в свою обитель, где продолжал духовно руководить братией. Почил 19.02.1791 г. и был погребен у стен созданного им храма. Рядом находится могила его племянника — прославленного флотоводца адмирала Феодора Ушакова. Среди многочисленных учеников о. Феодора широко известны архмандрит Феофан Новоезерский, архмандрит Игнатий Островский, схиархимандрит Макарий Пешношский и другие. Московский журнал. № 4, 1994 – с. 43.

100

Как и в других обителях, здесь по уставу во время трапезы читалось дневное житие святого из Четьих-Миней свт. Димитрия Ростовского.

Архиепископ Феофан (Быстров) в своих письмах замечает: «Нужно говорить не столько о том, кого нужно читать, сколько о том, как нужно читать. Читающий с рассуждением может все читать, а кто не имеет рассуждения, тот должен или читать под руководством кого-либо из имеющих рассуждение, или, в случае отсутствия такового, на первое время ограничиться чтением вселенских отцов и учителей Церкви», а именно: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, а из русских — свт. Тихона Задонского^{272}.

19.

Трезвение (K стp. 68)

Молитвенное сочетание ума с сердцем — важнейший момент на пути подвига. Именно теперь, по восшествии на степень умно-сердечную, человек может начинать настоящую брань с помыслами, здесь можно приступать к тому, что, собственно, и названо у святых отцов трезвением, или хранением ума, и является битвой за чистоту молитвы. До этих пор, пребывая на степени молитвы умной, в полной мере осуществить такую борьбу было невозможно.

Дело в том, что, молясь умно, вне соединения с сердцем, ум пребывает в том же мысленном пространстве, что и приходящие помыслы, а посему он не способен увидеть их приближение, распознать их на первой стадии — на стадии прилога (или приражения). Ум замечает их только на второй стадии — стадии сочетания, когда уже вовлечен в обдумывание помысла, в собеседование с ним. Здесь помыслы могут с успехом отсекаться, пока дело не дойдет до греховного сосложения, но поскольку такое отсечение происходит всегда с некоторым запозданием (после сочетания), то оказывается невозможным сохранить ум чистым от помыслов. Можно сказать, что в этом случае ведутся уличные бои, когда противник уже ворвался в город и сражение идет внутри города.

Трезвение же позволяет охранять сами городские стены и не позволяет врагу ворваться внутрь, бои ведутся на подступах к городу. Но для этого нужно встать при вратах. Чтобы опознать помысел в момент его приближения, нужно каким-то образом отступить в сторону, выбраться из этого мысленного потока и посмотреть на него как бы извне. Переход на степень умно-сердечной молитвы как раз и оказывается таким смещением ума, или шагом в сторону. Здесь происходит слияние ума с сердечным чувством. Это качественное изменение, при котором моление становится слитным мысле-чувственным процессом, поглощающим в себя ум. Ум, таким образом, как бы выводится из мысленного потока. Теперь появляется возможность, встав у врат сердечных, с иного ракурса наблюдать, как возникает новый помысел-прилог, и незамедлительно отсекать его, не допуская сочетания с ним. Начинается борьба за чистоту молитвы.

А чистота и нечистота молитвы, — по слову прп. Исаака Сирина, — зависит от следующего: если примешивается к уму «какая-либо посторонняя мысль или беспокойство о чем-нибудь, тогда молитва сия не называется чистою»^{273}. «Ум становится сильным тогда, когда во время молитвы он не представляет в воображении ничего из принадлежащего миру сему», — замечает пустынножитель Евагрий Понтийский^{274}. «Совершенство молитвы заключается в том, — говорит свт. Игнатий, — когда она произносится к Богу без уклонения ума в развлечение, когда все мысли и чувства человека собираются во едино моление»^{275}. А в одном из писем святителя есть такие слова: «Бог является человеку в чистоте мысленной».

В книге «На горах Кавказа» схимонах Иларион не раз обращается к этой теме: «Когда ум сделается чуждым помыслов и чист сам в себе, быв проникнут памятью Божией, тогда он удобно хранит в чистоте и самое сердце, стоя стражем у входа в него и не допущая туда ничего нечистого. Ибо, по учению святого пресвитера Исихия, „не может войти помышление в сердце, не толкнувшись прежде в двери ума“… Духовная жизнь, по изображению святых отцов, состоит в том, чтобы ум стоял при сердце, как страж при дверях, и не допущал туда входить ничему нечистому — ни помыслу, ни желанию… Разум если и должен иметь какое-нибудь участие в деле молитвы, то разве то, что его должно лишить свойственной ему его деятельности — мышления, рассуждения и неудержимой стремительности в движении. Он здесь не более как только страж и блюститель, стоит у дверей сердца и охраняет всю духовную область, чтобы не вошло туда какое-нибудь земное помышление…

Когда ум или дух, сущий в нашем сердце, облечется молитвенной силой и будет молиться Богу, тогда он молитвенным духом наполняет все сердце, находясь в вершине его, по указанию святых отцов, на мизинец выше левого сосца, а сердце своей Небесной сладостью привлекает к себе… мыслительную силу». Это и есть то самое, «что называется у святых отцов соединением ума с сердцем. О чем так много существует писаний, но чего на деле достигают очень и очень немногие». Тогда ум — «как страж — стоит при дверях сердца и возбраняет вход всякому злому помышлению. Это состояние — духовное благодатное есть, по слову Господа: Царство Небесное внутрь нас сущее»^{276}.

Прп. Силуан Афонский, размышляя о чистоте молитвы, пишет: «Когда к уму примешиваются посторонние мысли, тогда ум помышляет и Бога и вещь, значит, заповедь любить ВСЕМ умом и ВСЕМ сердцем — не вполне исполнена. Но когда ум весь в Боге и нет других помыслов, тогда исполняется первая заповедь, но опять еще не совсем». Это говорит человек, десятки лет проведший в непрестанной жестокой брани за чистоту и трезвение. На вопрос: «Как возможно хранить ум свой чистым?» — о. Силуан отвечал: «Святые отцы нам оставили учение об умно-сердечной молитве — ею хранится ум; и я не вижу другого пути, который дал бы лучшую возможность вообще сохранять заповеди Божии»^{277}.