О молитве Иисусовой и Божественной Благодати

Голынский-Михайловский Антоний

Эту тему обсуждала в переписке с Петром Брянчаниновым игумения Арсения (Себрякова). Высокого смиренномудрия исполнено письмо старицы: «Вы спрашивали о молитве. Но я много говорить о ней не могу по малоопытности. Молитва веры, молитва при сознании своей греховности, всесторонней немощности и недостаточности — вот единственная не прелестная молитва человека, не достигшего чистой молитвы. А о чистой молитве мне говорить неприлично, как не имеющей ее. Она дар Божий, она венец жизни иноческой, она возможна при действии благодати Божией в сердце, или, лучше сказать, она есть само то действие благодати. Путь к ней — чистота.

Чистоту помыслов и чистоту чувств не трудно приобресть уединением, чтением, упражнением в молитве; но чистота сердца многими смертьми приобретается, она есть совлечение страстей. Попробуйте уединиться на некоторое время, попробуйте отрешиться от всякой заботы и попечения, отдайтесь молитве, — и вы увидите, как улягутся смятенные помыслы, как успокоятся раскаченные чувства, вы начнете в мирном и внимательном

настроении молиться. Но там, в груди, есть тяжесть непонятная, которая давит и давит. Без всяких порывов, без всяких желаний, но лежит, как камень на сердце, производит тьму и тесноту, которая, как стена, стоит между душою и Господом. Эту стену может разрушить только благодать Божия при нашей решительной борьбе со страстями по заповедям Божиим. А для нас, во тьме страстей живущих, необходима молитва сокрушенная, при вере в Господа спасающего»^{278}.

В «Послании исихасту пустыннику» старца Иосифа Исихаста есть напоминание о том, что «никто не может держать ум и молиться чисто, если не придет… действие Божией благодати. Отсюда подвижник должен знать, что не сам он держит ум, а Божия благодать, и по мере Божией благодати он молится чисто. И пусть знает такой, что это не от него, а от Бога»^{279}. Старец Иосиф учит: «Началом пути к чистой молитве является борьба со страстями. Пока страсти продолжают действовать, добиться преуспеяния в молитве невозможно. В ходе жестокой брани против страстей подвижник… может быть в некоторых случаях окраден страстями или из-за его неопытности… или из-за недостатка сил. Однако, когда нападение страстей происходит от небрежения или от тщеславия, тогда присутствие благодати невозможно. В дальнейшем ум по мере избавления от страстей получает от благодати дерзновение и силу в брани против помыслов». Все это старец считает относящимся к деятельной части подвижничества, к этапу очищения сердца. Истинную молитву — созерцание — он относит к совершенным Божиим дарованиям, получаемым на следующем этапе просвещения ума. Сущность созерцания, по его слову, заключается в личной встрече человека с Богом. Старец говорит: «Человек, идущий к Богу посредством покорности и послушания Ему, соединенных с правой верой, достигает встречи с Ним и постоянного пребывания в Нем. Вот что является и зовется богословием»^{280}.

Однако лишь у редких избранников, истинных созерцателей, дальнейшая борьба бывает увенчана высочайшим даром благодатной чистой, или непарительной, молитвы, которая обретаема бывает, как свидетельствует владыка Антоний, вслед за молитвой самодвижной. О таком даровании читаем у свт. Игнатия: «Занятие молитвой есть высшее занятие для ума человеческого. Состояние чистоты, чуждой развлечения, доставляемое уму молитвой, есть высшее его естественное состояние. Восхищение ума к Богу, чему начальная причина — чистая молитва, есть состояние сверхъестественное. В сверхъестественное состояние входят только святые угодники Божии, обновленные Святым Духом, совлекшиеся ветхого Адама, облекшиеся в Нового».

О том же пишет прп. Исаак Сирин: «Как вся сила законов и заповедей, какие Богом даны людям, по слову отцов, имеет пределом чистоту сердца, так все роды и виды молитвы, какими только люди молятся Богу, имеют пределом чистую молитву… и до нее только имеют возможность простираться… И поэтому после чистой молитвы иной молитвы нет. До сего только предела всякое молитвенное движение и все виды молитвы доводят ум властью свободы. Поэтому и подвиг в молитве. А за сим пределом будет уже изумление, а не молитва; потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвою молится ум… Иное дело — молитва, а иное — созерцание в молитве, хотя молитва и созерцание заимствуют себе начало друг в друге… Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и все законное с малым недостатком и достигший душевной чистоты, так из тысячи разве один найдется сподобившийся, при великой осторожности, достигнуть чистой молитвы, расторгнуть этот предел и приять оное таинство; потому что чистой молитвы никак не могли сподобиться многие; сподобились же весьма редкие; а достигший того таинства, которое уже за сею молитвою, едва, по благодати Божией, находится из рода в род»^{281}.

Путь к чистоте лежит через подвиг трезвения, о котором в «Древних иноческих уставах» сказано: «Трезвение одно может заменить все подвижнические делания, которые если и нужны будут при нем, то разве для того, чтобы не мешать ему действовать всею своею силою».

Заповедь о трезвении и молитве как главном оружии в борьбе с духовным врагом дана христианам Самим Господом и не единожды повторяется апостолами [101] . Прп. Симеон Новый Богослов называет трезвение основой духовного делания. А свт. Григорий Палама определяет это делание так: «Рассуждающую способность души мы тоже совершенствуем, выгоняя все, что мешает мысли стремиться к Богу, и этот раздел умного закона именуем трезвением» ^{282} .

У святых отцов эта наука называлась по-разному: сердечным безмолвием, противоречием помыслам, блюдением сердца, хранением ума, вниманием и подобно тому. Суть же, по слову прп. Симеона, в том, что, «кто не внимает себе и не хранит ума своего, тот не может сделаться чист сердцем, чтобы сподобиться зреть Бога». Ибо греховные помыслы — это стена, отделяющая человека от Господа, и только освобождение от них разрушает преграду, открывает возможность общения с Богом.

101

Например: Мф. 26:41; Мк. 13:33; Лк. 21:36; 1 Пет. 5:8; 1 Сол. 5:6,8; 2 Тим. 4:5 и в иных местах.

По учению святых отцов, трезвение должно находиться в теснейшей связи с молитвой, без соединения этих двух средств борьбы с помыслами успех в брани не достижим. Прп. Симеон в своем известном трактате «Метод священной молитвы» [102] пишет: «Трезвение и молитва связаны, как душа с телом: одно не существует без другого. Соединяются они двояко. Сначала трезвение противостоит греху, будучи неким передовым разведчиком, а следом молитва сразу уничтожает связанные стражей постыдные помыслы, чего не может совершить одно внимание. Это дверь жизни и смерти, то есть внимание и молитва» ^{283} .

102

Трактат прп. Симеона Нового Богослова, в подлиннике имеющий название «Метод священной молитвы и внимания», более известен в переводе свт. Феофана под другим названием — «О трех образах внимания и молитвы».

Святогорский монах Пантелеймон [103] в своих записках приводит следующее замечание многоопытного афонского старца: «Я говорю ведь не о молитве соборной или келейной устной, но о молитве Иисусовой, произносимой умом в сердце, а не в голове, как это обычно устным молитвам. Когда ум после многих трудов войдет в сердце и будет всегда там пребывать, тогда прекращаются всякие его парения и блуждания по всей вселенной; а до того, пока он в голове, то парения его невозможно удержать. Сначала бывает это очень трудно, и четверть часа понуждения продержать неудержимый ум в сердце кажется за какую-то вечность. Ум стремительно вырывается оттуда, но мало-помалу, с помощью благодати Божией и своего терпения, он свыкается, и, наконец, его уж оттуда и не выманить!» ^{284}

103

Монах Пантелеймон (†1888) — постриженник Св.-Пантелеимонова на Афоне монастыря. В 1870 году вел запись своих бесед с афонскими старцами. Эти записки вошли в книгу иеромонаха Антония Святогорца «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века», впервые изданную в США в 1988 году и переизданную в России в 1994 году. Отец Пантелеймон впоследствии стал игуменом Троице-Киренской обители Иркутской епархии, в каковой должности и оставался до своей кончины.

Затворившись в сердечной крепости, ум пребывает в относительной безопасности и покое. Ум удерживается в сердце молитвой. Отвлечение от молитвы и помышление о любом постороннем предмете извергают его оттуда. Задача врага состоит в том, чтобы выманить ум из его укрытия. Приближающийся извне помысел-прилог является приманкой, которую ум либо игнорирует, либо реагирует на нее одним из двух способов. Первый — правильный: ум, вооруженный Иисусовой молитвой, наносит быстрый короткий удар по прилогу, никак не вникая в его содержание, в результате чего помысел рассеивается и исчезает. Второй путь — ошибочный и проигрышный: ум обращает внимание на содержание помысла. Здесь — ловушка. Если внимание задерживается на предложенной мысли, то цель врага уже достигнута — ум покидает крепостные стены, ибо внимание к помыслу есть неизбежный выход из сердечного затвора. Теперь ум беззащитен и уязвим; уловленный помыслом, плененный им, он уводится в рабство. Чем далее он ведом, тем труднее вырваться из плена и возвратиться назад. А вернувшись, ум, по учению отцов-трезвенников, после общения с врагом не может остаться неповрежденным или неоскверненным.

Свт. Игнатий, подчеркивая, что заимствует суждение «из опытного учения великих иноков», пишет: «Они завещевают новоначальным подвижникам немедленно отвергать всякую злую мысль, только что она явится уму, — потому что ум новоначального еще слаб и неопытен, еще не разрушил дружбы со грехом и, вступив в беседу с ним, непременно увлекается и низлагается им». Иное дело — искушенные многим подвигом воины, таковым доступна утонченная брань: «Отцы завещают преуспевшим подвижникам не тотчас отвергать злую мысль, но сперва рассмотреть, истязать, обличить и тогда уже отринуть ее. Таким образом действия доставляется особенная опытность в невидимой борьбе с духами злобы, изучается их лукавство, их козни, сила веры, смирения и молитвы»^{285}.