О мышах и людях. Жемчужина (сборник)

Стейнбек Джон Эрнст

Ленни живо наклонился к нему.

– Уйдем, Джордж. Уйдем отсюда. Здесь плохо.

– Придется обождать, – обронил Джордж отрывисто. – А теперь помолчи. Сюда идут.

Из умывальной послышался плеск воды и звон тазов. Джордж разглядывал карты.

– Пожалуй, не мешало бы и нам умыться, – сказал он. – Но мы ведь не пачкались.

В дверях появился высокий человек. Под мышкой он держал измятую шляпу, а свободной рукой расчесывал длинные черные мокрые волосы. Как и все, он носил синие джинсы и короткую бумазейную куртку. Причесавшись, он вошел в комнату с достоинством, с каким

входит только король или подлинный мастер своего дела. Это был старший возчик, король ранчо, который мог управлять разом десятью, шестнадцатью, а то и двадцатью мулами. Он мог убить кнутом муху на крупе коренника, не причинив ему ни малейшей боли. Держался он так спокойно и величественно, что стоило ему заговорить, и все сразу же умолкали. Авторитет его был до того велик, что ему принадлежало решающее слово во всяком деле, будь то политика или любовное приключение. Это был Рослый, старший возчик. Его продолговатого лица, казалось, не коснулись годы. Ему можно было дать и тридцать пять, и все пятьдесят. Он умел угадывать недосказанное, говорил медленно и веско, с глубоким пониманием дела. Руки его, длинные и тонкие, всегда двигались изящно, как у танцовщицы.

Он разгладил мятую шляпу, свернул ее и швырнул на стол. Потом дружелюбно посмотрел на двоих незнакомцев.

– На дворе солнце вовсю светит, – сказал он приветливо. – А здесь ни зги не видать. Вы – новые?

– Только что пришли, – ответил Джордж.

– Будете ссыпать ячмень?

– Так велел хозяин.

Рослый сел на ящик напротив Джорджа. Он оглядел пасьянс, лежавший к нему вверх ногами.

– Надеюсь, вы будете работать со мной, – сказал он дружелюбно. – А то у меня есть там несколько молокососов, которые не отличат мешка с ячменем от воздушного шара. Вы, ребята, когда-нибудь ссыпали ячмень?

– А как же, – сказал Джордж. – Мне-то, правда, хвастаться нечем, но вот этот малый может один ссыпать больше зерна, чем иные вдвоем.

Ленни, который слушал разговор и переводил взгляд с одного на другого, самодовольно улыбнулся, услышав эту похвалу. Рослый одобрительно посмотрел на Джорджа – ему эта похвала тоже понравилась. Потом он наклонился над столом и взял за уголок карту, лежавшую в стороне.

– Вы, ребята, всегда работаете вместе?

Говорил он все так же дружески. Он располагал к откровенности, хоть и не был назойлив.

– Ну да, – сказал Джордж. – Помогаем друг другу. – Он указал на Ленни пальцем. – Ленни у меня не шибко-то соображает. Но работает – будь здоров. Славный малый, только вот не соображает. Я его давно знаю.

Рослый поглядел куда-то мимо Джорджа.

– У нас люди редко друг друга держатся, – сказал он задумчиво. – Не знаю почему. Может, в этом проклятом мире все боятся друг друга.

– Вдвоем куда лучше, – сказал Джордж.

В комнату вошел пузатый толстяк. С головы его еще стекала вода после умывания.

– Привет, Рослый, – сказал он и замолчал, разглядывая Джорджа и Ленни.

– Эти ребята только что пришли, – сказал Рослый, тем самым как бы представив их.

– Рад познакомиться, – сказал вошедший. – Я – Карлсон.

– Я – Джордж Милтон. А это вот – Ленни Малыш.

– Рад познакомиться, – повторил Карлсон. –

Не такой уж он малыш. – И он тихонько рассмеялся своей шутке. – Никак не малыш, – сказал он. – Я у тебя вот что хотел спросить, Рослый. Как там твоя собака? Я видел ее нынче утром под повозкой.

– Она ощенилась вчерашней ночью, – ответил Рослый. – Девять щенков. Четверых я сразу же утопил. Ей стольких все равно не выкормить.

– Выходит, осталось пять?

– Да, пять. Самые крупные.

– А как думаешь, хорошие из них вырастут собаки?

– Не знаю, – сказал Рослый. – Наверное, овчарки. Когда у нее была течка, тут вокруг все больше кобели из породы овчарок вертелись.

– Стало быть, у тебя пять щенков, – продолжал Карлсон. – Думаешь всех себе оставить?

– Не знаю. Подержу их покудова у себя, пускай пососут Лулу.

– Слышь, Рослый, – задумчиво сказал Карлсон. – Я вот чего думаю. Собака у нашего старого уборщика Плюма Пудинга совсем старая, еле лапы волочит. Да и разит от нее псиной до невозможности. Зайдет она сюда, – потом два, а то и три дня вонь не выветривается. Пущай Плюм ее пристрелит, и дадим ему щенка, он ведь вырастет. А эту суку я за милю чую. Зубов нету, почти слепая, жрать и то не может, Плюм ее молоком поит. Остальное ей не по зубам.

Джордж не сводил глаз с Рослого. На дворе начали бить в железный рельс, сперва медленно, потом все быстрей и быстрей, пока эти удары не слились в сплошной звон. Звон прекратился так же внезапно, как и начался.

– Ну, конец, – сказал Карлсон.

За дверью раздались громкие голоса, и мимо прошла группа мужчин.

Рослый встал медленно, с достоинством.

– Пошли, ребята, тут зевать не приходится. Через две минуты не останется ни крошки.

Карлсон посторонился, пропуская Рослого вперед, и оба вышли на двор.

Ленни с тревогой смотрел на Джорджа. Джордж смешал карты в кучу.

– Да, – сказал Джордж. – Я слышал, Ленни. Я его попрошу.

– Белого с коричневыми пятнами! – воскликнул Ленни.

– Пошли обедать. Не знаю, право слово, есть ли у него белый с коричневыми пятнами.

Ленни неподвижно сидел на своей койке.

– Попроси его сейчас, Джордж, а то он и этих тоже утопит.

– Само собой. А теперь пойдем, вставай же, наконец.

Ленни спрыгнул с койки, и оба пошли к двери. Когда они подошли к порогу, в барак ворвался Кудряш.

– Вы не видали здесь женщину? – спросил он вызывающе.

– Заходила с полчаса назад, – ответил Джордж.

– Какого дьявола ей здесь было надо?

Джордж стоял, спокойно глядя на разъяренного мужчину. Он ответил дерзко:

– Сказала, что вас ищет.

Кудряш словно вдруг увидел Джорджа впервые. Он сверкнул глазами, смерил его взглядом, прикинул расстояние, оглядел его ладную фигуру.

– Ну и куда же она пошла? – спросил он наконец.

– Почем мне знать, – сказал Джордж. – Я ей вслед не глядел.

Кудряш сердито взглянул на него, повернулся и быстро пошел к двери.

– Знаешь, Ленни, – сказал Джордж. – Боюсь, что мне придется самому свести счеты с этим гадом. Не нравится мне его наглость. Боже правый! Ну ладно, пойдем. А то ведь нам эдак ничего и не достанется.