О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)

Поршнев Борис Фёдорович

Капитальное исследование Швальбе и призвано было оборвать эту нить, косвенно напоминавшую и о доходящем до современности "человеке троглодитовом" Линнея. Строгим определением набора диагностических признаков Швальбе отсек среднеплейстоценовых неандертальцев от других, хоть и близких форм. Те остеологические материалы, которые установленному им анатомическому стандарту не отвечают, должны быть раз навсегда отклонены. Никакой нисходящей линии, никаких постнеандерталоидов, никаких стертых форм -- вид Homo primigenius морфологически очерчен по десятку европейских ископаемых особей среднего плейстоцена. Именно их облик должен отныне стать "пропуском" в ряды неандертальцев. Точно так же Швальбе анатомически определил питекантропов и отделил их от неандертальцев. Теперь был наведен порядок. "Обезьянолюди" -это древнейшая форма. Между ней и людьми стоит особый вид -- люди "первоначальные". Наконец, люди современного физического типа -- Homo sapiens. Правда, для этого упорядочения Швальбе пришлось

пожертвовать существенной общебиологической закономерностью и постулировать для эволюции человека совершенно особый порядок: питекантропы вымерли, исчезли с лица земли, когда появились неандертальцы, а в свою очередь эта эволюционная форма, предшествовавшая Homo sapiens, вымерла, исчезла с лица Земли тотчас после появления этого последнего. В действительности так почти никогда не бывало в истории видов, живших на Земле, ибо вид, давший начало другому эволюционно последующему виду, при этом сам не исчезает, а более или менее длительное время сосуществует, а иногда и надолго переживает своих успевших вымереть потомков. Происходит то, что на языке биологии называется дивергенцией: от исходной формы отпочковывается новая и понемногу все более отклоняется в своем эволюционном развитии. Но в учении о происхождении человека догмат, введенный Швальбе, требует признать исключение из правила, а именно линейную эволюцию: питекантропы якобы исчезли с появлением на Земле неандертальцев, последние исчезли с появлением "человека разумного". То ли он истребил свою предковую форму, то ли лишил ее всяких экологических условий существования.

Но во всяком случае -- хотя вопреки биологическому здравому смыслу -наведенный Г. Швальбе порядок отодвинул отвратительного обезьяночеловека из наших непосредственных предков вдаль и твердо поставил между ним и нами "первоначального" неандертальского человека. Морфологическая эволюция человека и доныне излагается в основном по схеме Швальбе. Позже антропологи Р. Верно (1924 г.) и А. Ходличка (1927 г.) разносторонне разработали взгляд, что неандертальцы представляли собой стадию, или фазу, в эволюции человека, относящуюся к среднеплейстоценовому времени, а по археологической периодизации -- к мустьерскому времени.

Почти одновременно с выходом книги Г. Швальбе (1908 г.) в антропологии произошло событие, нанесшее более прямой удар по обезьяночеловеку. Опрокинуть модель, описанную словами Фохта "телом -- человек, умом -- обезьяна", могло бы лишь что-нибудь абсолютно противоположное. И настолько богомерзка была эта модель, что абсолютная противоположность была искусственно создана. Это были кости "эоантропа" ("человека зари"), обнаруженные в карьере в Пильтдауне (Суссекс) в Англии в 1909 -- 1912 гг. История науки знает много фальшивок, но эта занимает ни с чем не сравнимое место. Она была совершенно бескорыстной и необычайно умной. Воздействие этой находки на умы по силе сопоставимо с сенсационностью яванского питекантропа Дюбуа, а по содержанию прямо противоположно. Некто составил "пильтдаунского человека" из мозговой части черепа настоящего человека и нижней челюсти шимпанзе . Древнейший обитатель Англии ("первый англичанин") еще питался как обезьяна, но уже мыслил как человек! Телом -- обезьяна, умом -- человек! Трансформация обезьяны в человека началась с ума, а не с телесной морфологии.

В этой истории настораживает внимание компетентность автора "открытия" в геологии и сравнительной анатомии. А еще более -- глубина философского замысла. Между обезьяной и человеком не может быть ничего: есть лишь чудо зарождения и развития человеческого духа в обезьяньем теле. Пнльтдаунскую подделку сейчас приписывают археологу-любителю Даусону. Но указывают на возможное авторство юного иезуита Тейар де Шардена, в указанные годы проживавшего в тех местах, в Суссексе. Похоже, что Даусону столь проницательный и квалифицированный план был не по плечу. И в самом деле, пусть некоторые морфологи с самого начала отказывали в правдоподобии такому сочетанию черепа и челюсти, но они не смогли сформулировать никаких возражений с точки зрения психологии. Знаменательно, что пильтдаунская подделка была разоблачена лишь 50 лет спустя, когда в ней как в строительной подпорке уже не стало надобности: обезьяночеловек Геккеля -- Фохта -- Мортилье был сведен на нет -- остался только вопрос о последней обезьяне и первом человеке. Зачем настаивать на высоком черепе? Где-то давно-давно, "на заре" человеческий ум зажегся под черепной крышкой антропоида и стал ее раздвигать. Какая противоположность тому, что намечал Дарвин, какая расплата за его зоопсихологию, какой реванш картезианства!

В 20-х годах ископаемые обезьянолюди как бы в ответ появлялись снова там и тут из-под земли, причем очень обильно. В Азии -- синантропы (в общем довольно близкие к яванским питекантропам). За 10 лет раскопок в пещере Чжоукоудянь антропологи Блэк, Пэй Вэнь-чжун, Тейар де Шарден, Брейль и Вейденрейх извлекли останки сотни особей. В Африке -- сначала звероподобный неандерталоид из Брокен-Хилла, чуть позже -- начало "австралопитековой революции": нескончаемой по сей день серии (порядка 350 особей) находок костей австралопитеков и близких к ним форм, сделанных Дартом, Брумом, Робинсоном, Шеперсом,

Тобайасом, Лики и другими.

Что было делать ученым умам перед парадом этих существ? Считать их животными -- хоть двуногими, но дочеловеческой природы? Да, по инерции иные исследователи еще понимали их так. Их обильные останки предполагали объяснять тем, что на них охотились и их пожирали вышестоящие древние люди, которые и оставили тут следы своих костров и свои каменные орудия. Но это не получило широкого признания, да и не было уже в 20 -- 30-х годах и позже надобности в исходной посылке: ведь теперь все свыклись с мыслью, что в обезьяньем теле может гнездиться человеческий дух. Особенно надежным внешним проявлением его внутреннего присутствия все единодушное считались находки близ этих останков хоть самым грубым образом оббитых камней, а также костей убитых и съеденных животных. Поэтому как-то легко сжились с мыслью, что питекантропы как и синантропы (позже -- еще атлантропы и т. п.) -- это лишь условная номенклатура, а на деле обезьянолюди растаяли: раз каменные орудия, раз охота на антилоп, раз огромный слой пепла -- значит люди. Точно так же, хоть подчас и спорно, но подыскались каменные орудия для родезийского человека, для презинджантропа и др.

Сложнее оказалось дело с австралопитеками. Не то беда, что у них объем мозга и его строение (по внутреннему очертанию черепа -- эндокрану) в общем такие же, как у шимпанзе или гориллы, а то, что при них не оказалось каменных орудий. Правда, именно это дало Р. Дар-ту повод выдвинуть остроумную концепцию по поводу генезиса орудий вообще: древнейшие орудия и должны быть не каменными, а из рогов, зубов, костей животных, так как человек начинает с того, что мобилизует в своих руках все те виды орудий, которыми природа снабдила животных, -- он этим становится сверхживотным. Австралопитеки, доказывал Дарт, убивали животных, кости которых с ними найдены, всем оружием, каким только убивали друг друга какие-либо животные. Позже каменные орудия являлись долгое время всего лишь подражанием клыку, челюсти, рогу и т. п. Эта теория однако не получила признания археологов, она ослабляла их опору на главный источник -- изделия из камня. И вот логика ликвидации обезьяночеловека привела к почти единодушному признанию австралопитековых просто обезьянами -особым подсемейством или, согласно другим, семейством рядом с высшими антропоморфными обезьянами, семейством, характеризующимся двуногостью -вертикальным положением. От них отделили лишь немногих, как презинджантропа, не отличающихся существенно по морфологии, но изготовлявших грубейшие орудия "олдовайского" типа из гальки: эти признаны опять-таки не обезьянолюдьми, а людьми, может быть, первыми людьми, под названием Homo habilis -- "человек умелый".

Здесь нет необходимости излагать дальнейшую последовательность палеоантропологических находок, столь обильных и важных в 40 -- 60-х годах . Они крайне осложнили вопросы систематики и эволюции, в частности и в особенности всю проблему палеоантропов (неандертальцев), добавив к "классической" западноевропейской форме, пополнившейся рядом новых находок, например Монте-Чирчео, по крайней мере еще четыре формы: 1) ранние западноевропейские неандертальцы с пресапиентными чертами (Штейнгейм, Крапина, Саккопасторе, Сванскомб, Фонтешевад, Монморен); 2) переднеазиатские "прогрессивные" палеоантропы (Схул, Табун, Шанидар и др.); 3) поздние южные примитивные палеоантропы (Брокен-Хилл, Салданья, Ньяраса, Нгандонг, Петралона); 4) еще более поздние "переходные" палеоантропы (Подкумок, Хвалынск, Новоселки, Романковка и др.). Однако самоновейшая история науки об антропогенезе уже не имеет дела с проблемой, которой посвящена данная глава, -- с проблемой обезьяночеловека. Эта проблема словно осталась навсегда позади.

Пройденный за 100 лет путь можно охарактеризовать как путь трудного выбора между двумя приемами мышления о становлении человека. Делать ли упор на "пробел" между обезьяной и человеком или на то, что "пробела" нет, -- есть прямое обезьянье наследие в человеке и прямой переход от одного к другому. Если Геккель и Фохт думали заполнить "пробел", пододвинув телесно животное к человеку, т. е. путем гипотезы о животном, телесно стоящем к человеку много ближе, чем обезьяны, то Дарвин задумал уничтожить сам "пробел", пододвинув животное к человеку психически. У Геккеля -- Фохта -- бессловесное и неразумное животное, у Дарвина -- животные наделены разумом и чувствами человека. Долго колебались чаши весов -- перевесила отрицающая "пробел" между обезьяной и человеком. Но получилось нечто противоположное и замыслу Дарвина: между обезьяной и человеком -- скачок, перерыв; это уж даже не пробел в эволюционной цепи, а пропасть между двумя субстанциями.

Сегодняшняя буржуазная наука об антропогенезе -- соединение эволюционизма с картезианством. Но оно невозможно, и картезианство, раз проникнув в дом, понемногу заполняет его снизу доверху. Поясним это на примере, уже не раз цитированном выше проф. Сорбонны А. Леруа-Гурана, считающегося чуть ли не материалистом. Он насмешливо хоронит в наши дни так долго туманивший взор антропологии "психотический многовековой комплекс обезьяночеловека". Этот образ, утверждает профессор, восходит в сферу подсознания, к болезненным фантазиям, измышляет ли его палеонтолог или простонародье.