О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только
Шрифт:
То, что было предоставлено, является прежде всего отобранным, просеянным, активно разграниченным. Такая дифференциация частично за-декларирована на границе. Спекулирующий, который не говорит о том, что уже по-настоящему начал спекулировать (это произойдет на четвертый день, так как в этой книге, со странной композицией, всего семь глав: мы к этому еще вернемся), признает дифференциацию. Он не захотел «охватить совокупность этих явлений». Он выделил для себя только существенные, с экономической точки зрения, черты. Экономической: это можно перевести играя (игра еще не запрещена на этой фазе происхождения всего, настоящего, предмета, языка, работы, серьезного и т. д.), но небезосновательным образом, с точки зрения oikos, закона oikos, собственного в качестве домашне-семейного и даже, одновременно, мы это уточним, в качестве домашне-погребального. Спекулирующий дедушка еще не говорит о том, что он начал спекулировать в великий день (великий день будет четвертым и далее), он никогда не скажет о том, что является дедушкой, но он знает, что это секрет Полишинеля. То есть не секрет ни для кого. Спекулирующий дедушка подтверждает отчет, который он дает, ту дифференциацию, которую он производит среди бела дня. Подтверждение как раз является экономической точкой зрения. До сих пор «различные теории
По его словам, он воспользовался возможностью, случаем. О подоплеке этого случая он не говорит ничего. Много о чем можно было поведать на сей счет, и все бы уходило, как в бездну, однако ограничимся следующим: случайная возможность выбирает в качестве благоприятной почвы для исследований ни семью (немногочисленную семью со своей основой из двух поколений: Фрейд не сослался бы на случайную возможность, если бы он наблюдал за одним из своих близких — за сыном, дочерью, женой, братом или сестрой, матерью или отцом), ни не-семью (многие недели, проведенные под одной крышей, — это уже семейный опыт). Итак, зона опыта принадлежит к следующему типу: вакантное место в семье. Представитель другого поколения здесь всегда найдет возможность для осуществления или исполнения своего желания.
Начиная с первого абзаца отчета, выделяется лишь один штрих, характеризующий объект наблюдения, действие игры: это — повторение, повторенное повторение (andauernd wierderholte Тип). Только и всего. Другая характеристика («загадочные», rätselhafte)ничего не характеризует, она пуста, но с вакансией, требующей заполнения, требующей повествования, как и любая загадка. Она обволакивает повествование своей вакансией.
Далее будет сказано: да, в первом абзаце есть другая описательная черта. Игра, в которой заключается повторение повторения, является игрой selbstgeschaffene,которую ребенок спонтанно изобрел или же которой он дал возможность изобрестись. Но ничто из всего этого (спонтанность самоизобретения, изначальность) не несет никакого описательного содержания, которое бы вело к порождению самим собой повторения себя. Гетеротавтология (определение, данное Гегелем спекулятивному), повторенного повторения, повторения себя. В своей чистой форме, в чем, по-видимому, и заключается игра.
Это связано со временем. Всему свое время.
Дедушка (более или менее тайно) — спекулянт (уже и еще не) повторяет повторение повторения. Повторение в рамках удовольствия и неудовольствия, какого-то удовольствия и какого-то неудовольствия, содержание (приятное-неприятное) которого не берет повторение себе в помощники. Это не вспомогательное средство, а внутреннее определение, предмет, имеющий аналитическую предикацию. Именно эта возможность аналитической предикации постепенно разовьется в гипотезу «влечения», более первичного, чем ПУ, и независимого от него. ПУ в скором времени захлестнет волна — что заведомо и происходит — той самой спекуляции, что вызвана им, в том числе и его повторяемостью (присущей, свойственной, домашней, семейной, погребальной).
Однако — вдумайтесь в то, что здесь не таясь, говорит дедушка, еще скрывающий, что он им является, сопоставьте то, что он сказал, повторяя это, о повторении внука, старшего из его внуков, Эрнста. Мы вернемся к этому, чтобы рассмотреть все детально. Итак, сопоставьте то, что он говорит о том, что делает его внук со всей серьезностью, присущей старшему внуку, которого зовут Эрнст (the importance of being earnest [необходимость быть серьезным (вар. пер.)]), но не Эрнст Фрейд, поскольку «продвижение» этой генеалогии проходит через дочь, это значит, что она продолжает род, ценой потери его имени (предоставляю вам возможность понаблюдать за действием этого фактора вплоть до тех дам, у кого нелегко определить, сохранили ли они продвижение без имени или потеряли его, сохранив имя; я даю вам возможность, рекомендуя только не упускать из виду в вопросе аналитического «продвижения» в качестве генеалогии зятя, иудейский закон), итак, сопоставьте то, что он говорит о том, что вполне серьезно делает его внук, с тем, что он делает сам, говоря это, создавая По ту сторону…настолько серьезно играя (спекулируя), чтобы написать По ту сторону…Так как спекулятивная тавтология происходящего заключается в том, что запредельная сторона устроилась (более или менее комфортно для этой вакансии) в повторении повторения ПУ.
Сопоставьте: он (внук своего дедушки, дедушка своего внука) навязчиво повторяет повторение, без того, чтобы оно к чему-либо продвинулось, хотя бы на шаг. Он повторяет одну операцию, которая заключается в том, чтобы отдалять, создавать вид (на некоторое время, на время, необходимое для того, чтобы написать и этим произвести нечто, о чем не говорится и что призвано обеспечить хорошую выгоду), отдалять удовольствие, объект или принцип удовольствия, объект и/или ПУ, представленные при этом в виде катушки, призванной изображать мать (и/или, мы это увидим, призванной изображать отца на месте зятя, отца в роли зятя, другую фамилию), чтобы неустанно осуществлять ее возврат в первоначальное положение. Это создает видимость отдаления ПУ, чтобы постоянно возвращать его, чтобы убеждаться, что он возвращается сам по себе (так как он имеет в себе самом основную силу своего собственного экономического возвращения домой, к себе, к себе самому, невзирая на все различие), и сделать вывод: он всегда там, я всегда там. Дa. ПУ сохраняет всю свою власть, он и не отлучался вовсе.
Удастся, вплоть до мелочей разглядеть, как опускается завеса над последующим описанием fort/da (относительно внука) и над описанием настолько же прилежной и повторяющейся игры дедушки,
Этот простой вопрос, повисший в воздухе, позволяет приоткрыть завесу: описание серьезной игры Эрнста, старшего внука дедушки психоанализа, может уже не восприниматься единственно в качестве теоретического аргумента, в качестве узко теоретической спекуляции, стремящейся к обоснованию вывода о навязчивости повторения илu о влечении к смерти, или просто о внутреннем пределе ПУ (вы знаете, что Фрейд, что бы ни говорилось об этом как сторонниками его, так и непримиримыми противниками, никогда не делал выводов по этому пункту); но этот вопрос может вполне трактоваться сообразно дополнительной потребности некоего Парергона в качестве автобиографии Фрейда. Это не просто автобиография, вверяющая свою судьбу своему же собственному более или менее завещательному произведению, а скорее, в той или иной мере, живописание процесса собственного отображения, стиля, избранного для изложения того, что он пишет, в частности По ту сторону» Речь идет не только о сопоставлении или тавтологической путанице, как если бы внук, предлагая ему зеркало его произведения, заранее диктовал ему то, что нужно было (и где нужно было) изложить на бумаге; как если бы Фрейд писал то, что ему предписывали его потомки, будучи первым обладателем пера, которое неизменно переходит из одних рук в другие, как если бы Фрейд возвращался к Фрейду через посредничество внука, диктующего историю с катушкой и постоянно возвращающего ее обратно с самым серьезным видом старшего внука, защищенного эксклюзивным контрактом с дедушкой. Речь идет не только об этом тавтологическом зеркале. Автобиография описания одновременно вводит и выводит в одном и том же движении движение психоаналитическое. Она доказывает это и держит пари по поводу того, что предоставило эту случайную возможность. В итоге, возвращаясь к разговору о том, кто же здесь говорит? Держу пари, что эта двойная пара fort/da взаимодействует, что это взаимодействие осуществляется во имя приобщения всего дела психоанализа, приведения в действие психоаналитического «движения», даже во имя обеспечения существования, самого существования, даже своей сущности, иначе говоря, своеобразной структуры его традиции, я бы сказал во имя этой «науки», этого «движения», этой «теоретической практики», которая так относится к своей истории, как никакая другая. К истории своего написания, а также к написанию своей истории. Если в неслыханном факте этого взаимодействия остается непроанализированная часть бессознательного, если этот остаток функционирует и создает из своего иного автобиографию этого завещательного письма; тогда, я бьюсь об заклад, что он будет передан Фрейду с закрытыми глазами через все движение возвращения к Фрейду. Остаток, который в тишине работает над сценой этого взаимодействия, без сомнения, является незаметным (сейчас или навсегда, такова остаточность в том смысле, в каком я ее понимаю), но он определяет единственную срочность того, что остается сделать, по правде говоря, в этом и заключается его единственный интерес. Интерес к дополнительному повторению? или же интерес к генетическому преобразованию, к повторению, успешно перемещающему сущность? Это немощная альтернатива, она заранее стала хромой из-за хода, о котором нельзя прочитать здесь, в странном документе, который занимает наше внимание.
У меня не было никакой нужды использовать злонамеренно бездну, ни тем более низвергать что-либо «в пучину» [35] . Я в это не очень сильно верю, я осмотрительно подхожу к доверию, которое она по большому счету внушает, я считаю ее слишком репрезентативной, чтобы пойти достаточно далеко, чтобы не избежать того самого, к чему она стремится увлечь. Я попытался объяснить это в другом месте. Чем при этом предваряется — и чем завершается — некая видимость низвержения «в бездну»? Эта видимость заметна не сразу, но она должна играть более или менее серьезную роль в гипнотическом влиянии на читателя этой короткой истории с катушкой, этим забавным рассказом, который можно было бы считать банальным, бедным, упрощенным, рассказанным мимоходом, не имеющим ни малейшего значения, если верить самому рассказчику, для продолжающихся в наши дни дебатов. Однако представляется, что приведенная история ввергает «в бездну» описание отчета (скажем, историю, Historié,отчета и даже историю, Geschichte,рассказчика, излагающего ее). Итак, изложенное соотносится с тем, как оно излагается. Подтекст того, что можно усвоить при чтении, как и источник излагаемого, берут верх. И здесь ни добавить, ни убавить. Значение повторения, вовлекающее «в бездну» работу Фрейда, имеет отношение структурного mimesis к отношению между ПУ и «его» влечением к смерти. Это влечение в очередной раз не противопоставляется ПУ, а низвергает его при помощи завещательного письма «в бездну», изначально, в начале начал.
35
Игра слов: abime — бездна, пучина, пропасть.
abyme — авторский неологизм, предположительно от abîmer — портить, хулить, поносить, отсюда вариант перевода «низлагать что-либо».
Таким, очевидно, выглядело «движение» в неизменной новизне своего повторения, в столь своеобразном событии этого двойственного отношения.
Если бы мы захотели упростить вопрос, то он, к примеру, выглядел бы так: каким образом автобиографический труд в бездне незаконченного самоанализа может подарить свое рождение в качестве всемирного института? Рождение кого? чего? И каким образом прерывание или предел самоанализа, скорее способствуя низвержению «в бездну», чем препятствуя ему, ухитряется пометить своей печатью институционное движение, причем возможность такого беспрепятственного мечения без конца увеличивает количество отпрысков, приумножает наследство порождаемых конфликтов, расслоений, разделений, альянсов, браков и сопоставлений?