О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Мединский Владимир Ростиславович

Московия ХІ-ХІІ веков — страна, из которой родилась вся Российская империя. Это государство занимало северо-восток Руси с его суровым климатом, бедными почвами, громадными расстояниями. Олицетворение вечной судьбы русских — осваивать самые неблагоприятные для жизни места.

По огромным пространствам раскидано редкое население. Людей мало, чрезвычайно мало! [293]

В этих условиях Москва, столица, начинает закономерно играть исключительную роль. Поднимающейся стране необходим единый центр.

293

Примерно 14 млн людей жило в России к первой в ее истории

Есть

доля истины в старом высказывании Ивана Ильина, что лучший способ ввести в России демократию — это превратить ее из огромной континентальной страны в маленький океанический остров, похожий на Британский. Реалии Московии делают ее политическую традицию поневоле автократической, жесткой. Они выдвигают на передний план решения царя, за которым стоит группа высших чиновников и аристократов.

Но этих царей с сановниками те же российские реалии, сама природа Московии заставляют быть демократами. От любой власти не так уж трудно бежать на Восток, в Заволжье и в Сибирь, на Вольный Дон, на Север. От жестокой или морально неприемлемой власти люди просто уйдут. Нет необходимости ее даже свергать, поднимая восстания.

На уровне управления государством Московии необходима монархия или аристократия. На уровне местного самоуправления — демократия.

Про первую составляющую мы вроде наслышаны. Про вторую не знаем ничего.

Демократия на местах. Община и большаки

Жить одному среди бескрайних лесов опасно — слишком многое могло случиться с человеком, слишком подвержен он случайностям. В Московии жили семьями, в которых братья вели общее хозяйство. Несколько десятков человек составляли один хозяйственный организм во главе с патриархом — большаком. Он командовал коллективом из десятков детей и внуков, распоряжался и временем, и всеми ресурсами рода. Большак взаимодействовал с властями и представлял перед ними всю семью. Его власть была непререкаемой и для семьи, и для властей. Такой маленький крестьянский царь.

То, с какой легкостью утверждались на сельских просторах нашей страны большевики, не было ли причиной своеобразной рудиментарной памяти народа? Даже простое сходство слов могло сыграть свою роль. Вспомните строки из поэмы Маяковского «Хорошо!»:

До самой мужичьей земляной башки докатывалась слава, — лилась и слыла, что есть за мужиков какие-то «большаки» — у-у-у! Сила!

Ну, правда, потом эти земляные бошки наплакались.

Пока же земля принадлежала не колхозу, а общине, и судьба отдельного человека тоже принадлежала общине. Община решала, где и какая семья будет пахать и сеять, «раскладывала» налоги и повинности, устанавливая, кто будет мостить дороги, а кто — подвозить государственных чиновников. Она присутствовала при всех событиях в жизни человека, от рождения и до смерти. Она также бдительно следила, чтобы никем и никогда не нарушались обычаи, идущие от прадедов.

Правительство не вмешивалось в дела общины, а сотрудничало с ней как с коллективным собственником и управленцем.

Демократия на местах. Губные целовальники

Страна делилась на уезды, очень разные по размеру и населению, а уезды — на волости. Волости еще назывались губами. После Губной реформы 1550–1555 годов они обрели формально зафиксированные демократические права самоуправления.

Справедливости ради стоит отметить, что и раньше сыск и суд по уголовным делам в губе передавался «выборным головам», то есть губным старостам из числа дворянства и детей боярских. В помощь им из «лучших» крестьян выбирались «губные целовальники». [294]

После реформы в ведении губных учреждений оказались почти все уголовные дела, составление кабальных книг, надзор за общественным порядком, полицейские функции.

294

Целовальник — тот, кто «целовал крест», давая клятву выполнять какую-то работу или следовать назначенным правилам. Целовальник, даже если не давал «целовальной записи», — это лицо, давшее клятву в присутствии священника, «на том крест целовав».

Кто совершил этот демократический прорыв? Не поверите, власть у наместников забрал и передал ее самим жителям не кто иной, как кровавый тиран Иван Грозный.

Тогда Иван — еще вполне молодой, здоровый и как бы сейчас сказали «адекватный» государь. Его советники, так называемая Избранная Рада — если выражаться современными терминами, «прогрессивно мыслящие» и деятельные монах Сильвестр, князь Курбский, Алексей Адашев. Эта «команда» и стояла, опираясь на царскую власть и волю, у истоков многих замечательных преобразований на Руси до тех пор, пока в 1560 году неожиданно не умерла любимая жена государя. Примерно с этого года начинается отход Грозного от здравых реформ, постепенный поворот к полному самовластию, разгону Рады, безумию опричнины и террору. Многие историки всерьез полагают, что Грозный на почве семейного горя и тяжелой болезни просто сошел с ума.

Может и так. В любом случае его жизнь, как бы подтверждение известного высказывания о том, что любая власть развращает, но АБСОЛЮТНАЯ ВЛАСТЬ — развращает АБСОЛЮТНО.

Итак, в 1555 году Иван IV уже взял Казань, за что и удостоился своего почетного прозвища, но еще не разворачивал террор опричнины. Грозный царь находился где-то посередине своего пути по укреплению центральной власти. И, как выясняется, — демократии на местах.

Да, Иван IV подминал под себя бояр в Москве. Подминал так, что кости трещали. Но при том щедро делился властью на местах.

Его окружная уставная грамота — это такой общерусский циркуляр. «Чтобы крестьянству убытков и продаж не было, а нам бы челобитья и докуки не было, а посады и волости от того не пустели, — писал царь, — велели есми во сех городах и волостех учинити старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити, которых крестьяне меж собой излюбят и выберут всею землею».

«Учинити старост излюбленных, которых крестьяне меж собой излюбят и выберут всею землею» — это на наш язык переводится, как «избирать и быть избранным». Столичный тиран был большим деревенским демократом.

Преследовал при этом он, естественно, свою собственную выгоду. Нужны были выборные, «от которых им продаж и убытков и обиды не было, и рассудити бы их умели вправду безпосульно и безволокитно, и бы доход оброк собрати умели и к нашей бы казне на срок привозили без недобору».

То, о чем я говорил выше. В Москве — авторитаризм, на местах — демократия. Результат — своеобразная модель эффективной власти.

Губное самоуправление оставалось успешным проектом целых сто лет. Эта система утратила свое значение только к середине XVII века, когда во все крупные города стали ставить воевод. Но и сами волости к тому времени потеряли свой вес. Городские воеводы сосредотачивали в своих руках всю полноту власти, у них был свой аппарат и свои воинские отряды для поддержания того, что они считали порядком. «Московское государство (XVI века В. М.) может быть названо самодержавно-земским. С середины XVII века оно становится самодержавно-бюрократическим», — писал М.М.Богословский в своей замечательной давно не переиздававшейся книге. [295]

295

Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII веке. Т. 1–2. М., 1909–1912.