О счастье жить в стране развитого…
Шрифт:
– А тебе мужиков, – неожиданно для себя выдал он. – Вон сколько их вокруг тебя крутится.
Кира обиженно вскинула брови, но через секунду взяла себя в руки.
– Ты прав, Аличка, недостатка нет. Гоблинов, утырков. Одинцов уже пятый раз замуж предлагает. Но только ты, солнышко, экземпляр редкий, штучный. Женщин жалеешь, потому что совестливый. Даже гадости говоришь как-то нежно, будто извиняешься, вот бабы и тянутся. Я-то тебе зачем?
Кольцов совсем поплыл. Несмотря на выпитый кофе, сознание боролось со сном не очень успешно,
– Ну и в чем вопрос? Одинцов-то о-го-го! Мачо! Чего теряешься?!
Кира поморщилась: она не раз сталкивалась с таким состоянием друга. Алик закусил удила и сейчас бесполезно о чем-то его спрашивать, в чем-то переубеждать. С упрямством избалованного ребенка он будет гнуть свою линию, раздражаться и перечить назло. Девушка не стала продолжать бесполезный с ее точки зрения разговор, развернулась и покинула квартиру, громко хлопнув входной дверью.
– Ну ты баклан… – констатировал появившийся в проеме кухни Артем. – Чё ты ей мозг выносишь? Либо разбегайтесь, либо живите вместе.
– Какой живите? – Алик даже взбодрился от такого предложения. – У меня ни квартиры, ни стабильной зарплаты! Сегодня – пятьсот в кармане, завтра – ноль. Да ты представь: ей двадцать, мне двадцать два. Сопляки. Какой живите!..
Артем одним глазом удивленно смотрел на Кольцова, второй заплыл почти полностью.
– Ты, когда пятьсот имеешь, тормозись и растягивай их, а не спускай в кабаках. Если по году взять, то ты покруче ее мамаши-профессорши можешь зарабатывать. Нормальные тексты писать начни, публиковать будут.
– Чем тебе мои тексты не нравятся? – обиженно напрягся Алик.
Артем не ответил, считая спор тупым и бессмысленным.
– Пойду!
– Ты что приходил-то?
– Моня обещал сеструхе сегодня наушники починить, только, похоже, теперь не получится.
Алик поднял руку, прощаясь, и тут же уронил ее. Артем удалился.
Кольцов немного посидел, собираясь с силами, и пошел в комнату. На диване хозяин квартиры, оседлав девушку, целовал ее в засос, одновременно исследуя двумя руками пространство под ее свитером. Алик не стал прерывать процесс. Выключил в комнате свет, пошлепал в спальню и, не раздеваясь, рухнул на кровать.
Когда утром Алик появился в дверях кухни, Моня, не отрываясь от работы, громко поприветствовал:
– Алоха!
Кольцов молча кивнул и отправился в ванную. Застыв над унитазом, он с удивлением обнаружил на полотенцесушителе одежду, замоченную им с вечера.
– Серега, совсем не обязательно было стирать мои шмотки, – сказал он, вернувшись после душа на кухню.
Монин оторвал взгляд от работы и непонимающе нахмурился. Затем хмыкнул и снова стал водить паяльником по плате.
– Ну ты и придумал! Это Светка с утра простирнула. А уж после свалила на учебу.
– Как все прошло?
Моня поднял вверх большой палец и облизнулся.
– Огонь! Ты прикинь, полтора пузыря всосала и хоть бы хны – еще стихи читала.
Он сладко потянулся, расправляя мощные, как у грузчика, плечи, провел рукой по вечно торчащим белым волосам и довольно крякнул. Его широкое лицо с квадратным подбородком и слегка приплюснутым носом – открытое лицо добряка – выражало блаженное удовлетворение.
При упоминании о ночном чтении стихов Алик поморщился. Сразу вспомнился вчерашний разговор с Кирой. И чего завелась? Он терпеть не мог, когда на него пытались давить. В нем моментально вскипал внутренний протест, и он начинал гнуть своё, даже понимая, что неправ. Зная об этом недостатке своего характера, Алик ругал себя, пытался бороться, но вновь и вновь наступал на те же грабли.
По привычке он потянулся в раковину за стаканом, и с удивлением обнаружил, что она пуста, а на столе, в сушилке, аккуратно составлена чисто вымытая посуда.
«Видно, девочка серьезно решила взяться за Моню», – подумал Алик. С одной стороны, он был рад за друга, которому катастрофически не везло с женским полом, а с другой – не хотелось терять дежурное, временное пристанище.
– Ты в школу пойдешь сегодня? – поинтересовался хозяин квартиры.
– Не хочется, но придется. Девчонку одну подвел. Впрочем, и с комендантшей нужно помириться, а то так и приживусь на твоем диване.
– Вообще-то я не против, – отозвался Моня и опять потянулся, будто сытый кот.
Алик быстро собрался, перекинул через плечо сумку с тетрадями и рванул вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. В принципе, особо торопиться было ни к чему, так как первые пары он благополучно проспал. Быстро двигаясь, он пытался привести себя в тонус – ему предстояло отмазать племянницу комендантши. Впрочем, Кольцов был на сто процентов уверен в успехе этого предприятия.
Гроза факультета, профессор Воронцов, из-за которого многие студенты были отчислены из университета, относился к Алику с большим уважением и теплотой. Ему прощалось то, что никогда не прощалось даже круглым отличникам. Нередко Алик спорил с Воронцовым прямо на лекциях, и преподаватель никогда не прерывал его рассуждения, даже если был в корне не согласен с ним. Многие пророчили любимчику профессора аспирантуру со всеми вытекающими.
При посторонних профессор обращался к Алику исключительно по имени-отчеству. Кольцов даже был приглашен на юбилей светила отечественной науки, притом, что не все преподаватели университета были удостоены такой чести. Кое-кто из них смотрел на любимчика косо, но однако не пытались как-то отыграться, ущемить. Авторитет Воронцова был столь высок, что противостоять ему не решались. Впрочем, и сам парень не наглел, не давал повода для репрессий. Прогуливал он редко, вовремя сдавал зачеты и экзамены, являлся если не примером – учитывая несколько разгульный образ жизни, – то вполне нормальным успевающим студентом.