О сказках, и не только о них
Шрифт:
Отпустить обещали завтра, и мама хотела забрать меня домой, но я отказалась уезжать из столицы — вроде чувствовала я себя неплохо. Договорились, что я пару дней поживу в гостинице с родителями, а потом, если всё нормально, вернусь в общежитие — скоро уже должны были начаться занятия.
Мне вдруг ни с того ни с сего резко захотелось остаться одной, и я чуть не накричала на целителя и маму, — да что со мной такое? Видать, и правда головой где-то приложилась. Воспитания мне всё же хватило на то, чтобы пробормотать «простите-я-хочу-остаться-одна-пожалуйста», и меня удивительно быстро оставили в одиночестве.
Дышать
Вымотанная истерикой я заснула, и мне приснился пугающе реалистичный странный сон: я была лесом. Волшебным, непостижимым и всемогущим. Но вдруг пришёл высокий стройный мужчина, с бледной кожей и невероятными серебряными глазами, такие глаза никак не могли принадлежать человеку — слишком хищные, слишком завораживающие, он позвал меня и стал говорить мне, что я — девушка, а не лес. «Такой красивый и такой глупый», — думала я-лес, и гладила его по щеке, а он улыбался, но как-то грустно.
Вечером мне принесли корзину цветов. Огромную корзину снежно-белых роз. «Выздоравливай. Твой Август Мэррой» — говорила приложенная карточка, и меня почему-то передёрнуло. Об Августе Мэррое я слышала, кто ж о нём не слышал? Но откуда он слышал обо мне?
И это была далеко не единственная загадка.
Меня выписали на следующий день, крайне неохотно, взяв обещание обязательно прийти, когда вернётся память, я даже начала волноваться — может, они не верят, что память вернётся? Я так и не знала при каких обстоятельствах пострадала моя голова. Последнее, что я помнила, — это направление на практику в проклятый лес. Оно вызывало у меня смешаные чувства: с одной стороны, лес — ожившая сказка, хоть и немного страшная, и мне очень хотелось там побывать, с другой — контингент в патрулирующем отряде тот ещё… Теперь же вдруг оказалось, что практику я прошла, но совершенно не помню как. А может, — мелькнула мысль, — это всё как раз последствия леса?
Когда мы приехали к гостинице, меня ждал ещё один сюрприз — на такую шикарную гостиницу у моей семьи денег не было, уже очень и очень давно.
— Мама, мы что, клад нашли? — попробовала пошутить я, застывая перед входом. Я вдруг почувствовала себя крайне неловко рядом с этой роскошью, всё же скромный образ жизни был мне куда привычнее.
— Её твой друг оплатил, — ответила мама и тут же, ойкнув, прикрыла рот ладошкой. — Мэррой? — безразлично спросила я, хотя мысль эта мне почему-то не нравилась.
— Нет… Ой. — Сказала мама и поспешила перевести разговор на другую тему.
Я рассеянно слушала и размышляла — ну надо же, сколько богатых друзей на меня свалилось. Вспомнить бы хоть одного.
— Кстати, нам вернули дворянство, — мимоходом сказала мама, открывая дверь в номер.
А я почему-то опять разрыдалась, хотя на самом деле была очень даже рада. Когда смогла успокоиться, стала спрашивать у мамы и папы что да как, но они, видимо, напуганные моей истерикой обещали всё рассказать потом, через месяц.
Ночью мне опять приснился странный сон. Я снова была лесом, но совсем немножко, больше всё же уже собой. Возможно, потому что находилась не в лесу. Я шла каким-то длинным тёмным коридором — там, в моём сне, тоже была ночь, а вокруг были… я не сразу поняла, что не так с людьми в комнатах вокруг, они были сумасшедшими. Почти как я. Ага. Тоже в разладе с самими собой. Я прошла через одну из дверей, и вздрогнула — на меня в упор посмотрели серебряные глаза из моего предыдущего сна.
— Ая? — позвал меня этот странный не-человек.
Но я затаилась, и он вернулся к прерванному моим появлением — и как только почувствовал? — разговору.
— Через двадцать минут, — сказал он своему собеседнику.
Его собеседник определённо был человеком… и был мне совершенно неинтересен, а вот третий, присутствующий в комнате… вернее, третья. Девушка, которую почти забрал лес… Ей было больно, очень больно жить в таком «разорванном» состоянии — её душа уже была в лесу, возвращаясь лишь изредка в тело, которое не отпустили.
Сначала я собиралась помочь девушке уйти в лес… но потом решила помочь этому странному существу с серебряными глазами, откуда-то пришло название — элронец. Вот, значит, они какие. Элронец был важен. Я не могла объяснить почему, но ощущала, что мне приятно будет ему помочь.
И когда душа девушки-зверя появилась поблизости, и элронец щедро напоил её тело своей кровью, я видела — этого недостаточно. Слишком много времени прошло, слишком срослась её душа с лесом…проще и гуманнее было бы отпустить девушку в лес. Ведь в там так хорошо… но элронец был настроен забрать девушку и вернуть к человеческой жизни, и мы с лесом решили ему это позволить. Я провела прозрачной рукой по сросшимся связям, отделяя душу девушки от леса… и душа тут же нырнула обратно в тело. Эффект был заметен сразу — девушка, распятая на полу стала приобретать человеческий облик… скучный человеческий облик. Я перевела взгляд на элронца, и, оказавшись рядом, погладила по щеке.
— Ая, — строго сказал он. — Марш в своё тело!
Я послушалась, но не сразу. Сначала ещё раз его погладила. По щеке. И по груди. И поцеловала. А что? Мало ли что кому снится?
Утром пришёл лорд Мэррой, с большим букетом и огромной коробкой дорогущих конфет — одна коробка как две мои стипендии. Мне сидеть было неловко в присутствии этих конфет, не то, что есть их. Разумеется, я не стала делиться подобными переживаниями с лордом, я даже улыбнуться ему попыталась, хотя сегодня с самого утра меня всё жутко раздражало. И, увы, лорд исключением не стал. Я честно ему заявила, что ничегошеньки не помню, он принял печальный вид, но нисколько не смутился и не растерялся.
— У нас друг к другу были сильные чувства, — проникновенно сказал лорд Мэррой, пытаясь взять меня за руку. — И мои стали только сильнее.
Рука от лорда всячески убегала — то теребила завязочки на платье, то поправляла причёску, а потом и вовсе трусливо спряталась за спиной.
— Мы даже дату свадьбы уже назначили… — печально сообщил лорд.
И это было как контрольный выстрел в голову. Мне было абсолютно нечего ему сказать, я смотрела на него и не испытывала никаких чувств. Никаких добрых чувств, говорю же — с утра всё раздражало… и все.