О сквернословии в привычном и «достойном»
Шрифт:
Это – организм, точнее, «живое существо, отделяющееся от наших голосовых органов; рождающееся в голосовых ложеснах», [21] – пишет о. Павел в статье «Магичность слова».
Слово можно сравнить с семенем, которое «на самом деле есть сущность в высокой степени таинственная, умная сущность, по речению древних, ибо несет с собою форму, идею живого существа, несет с собою… и объективный разум его мысли». [22]
Он же пишет в другой статье: «…Как вид не противополагается сущности, а обнаруживает ее, будучи ее явлением и энергией, так и имя объявляет и являет сущность; вид есть зримое имя, а имя – слышимый вид». [23]
21
Флоренский
22
Там же. С. 272.
23
Флоренский П., свящ. Имеславие как философская предпосылка // Флоренский П., свящ. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. С. 319.
Так почему же Логос? Довольно рискованно было так именовать Второе Лицо Единосущной Троицы именно потому, что Логос античных философов был безличностным. А это рискованное дело – брать на вооружение термин, который закреплен за уже сложившимся понятием. Однако святой Иоанн идет на этот риск. И, учитывая такое свойство канонических книг Священного Писания, как богодухновенность, [24] мы понимаем, что данное решение как бы и не совсем от апостола Иоанна исходило, но через него по вдохновению Самого Слова.
24
Книги, написанные Пророками и Апостолами по особому вдохновению от Духа Святого (отсюда понятие боговдохновенности (богодухновенности)), составляют Священное Писание, или Библию (в пер. с греч. та , та вивлия – «Книги»). Они представляют собой единое повествование о Боге, о Его деяниях, о Его любви и заботе о мире. Это множество книг, объединенных в одну, потому что всех ее писателей вдохновлял один Дух, но, «что такое „вдохновение Духа“, мы никогда не сможем точно определить – здесь тайна. Это тайна встречи Бога и человека. Мы не можем до конца понять, как именно „святые люди Божии “ слышали Слово Господа, как смогли они выразить его словами собственного языка. Но и в их человеческой передаче звучит голос Божий. Слово Божие в словах человеческих: здесь лежит тайна и чудо Библии. Как бы мы ни понимали „вдохновение“, нельзя не обращать внимания вот на что: Писание сохраняет и передает Слово Божие именно в человеческих словах» (Флоровский Г., прот. Откровение и истолкование // Флоровский Г., прот. Догмат и история. – М.: изд. Свято-Владимирского Братства, 1998. С. 28–29).
Вот как размышляет об этом святитель Григорий Богослов: «Мне кажется, что Он именуется <…> Словом, [25] потому что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом, и по тому, что изъявляет Его. А иной сказал бы, может быть, что относится к Отцу, как определение к определяемому; потому что и определение называется словом. Ибо сказано, что познавший (таково значение слова: видевший [26] ) Сына познал Отца, и Сын есть сокращенное и удобное изражение (выражение. – И. П.) Отчего естества, так как и всякое порождение есть безмолвное слово родившего. Но не погрешит в слове, кто скажет, что Сын именуется Словом, как соприсущий всему сущему. Ибо что стоит не Словом?» [27]
25
См. Ин. 1: 1.
26
См. Ин. 14: 9.
27
Свт. Григорий Богослов. Слово 30, о богословии четвертое, о Боге Сыне второе // Свт. Григорий Богослов. Собр. творений в 2 т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Т. 1. С. 441.
Оправдание и осуждение
От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12: 37). Думаю, многие из нас видели несчастных больных психически людей, из которых льется поток брани, невзирая на места и лица. С них спроса нет. Они невменяемы.
Изначальный смысл этого слова не психиатрический, а морально-правовой:
Так вот, в той степени, насколько человек осознает свои действия и в состоянии себя контролировать, он морально (не будем вдаваться в юридические дебри) вменяем, т. е. ответствен за свои поступки и слова. Даже вылетевшие непроизвольно. Это уже наша проблема, почему мы не всегда принимаем достаточные меры во избежание того, чтобы нас «накрыло» внезапно. Не будем путать состояние аффекта с распущенностью, хотя следует признать, что аффект, «за который все прощается», [28] тоже в той или иной степени ее следствие.
28
Крылатое выражение из «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского.
Нет предела совершенству, но мы не об этом. Слаб человек. И, чтобы удерживать себя от сквернословия, когда уже приобретен порочный навык, требуется большая воля и в смысле желания, и в смысле силы характера.
Однако проблема сквернословия лежит не только в области брани. Это всего лишь наиболее явная и всем понятная его форма. Мы ведь не случайно столько страниц посвятили природе слова именно в связи с понятием Логоса – Слова, Которое сквозь тьму улавливалось философствующим разумом как некий системообразующий принцип бытия; Слова, о Котором через святого Иоанна Евангелиста мы узнали, что Оно не безличностное свойство, не излучение и не творение Бога, а Бог и что Слово стало плотью и «возобитало» с нами. [29]
29
Так перевести (эскиносен эн имин) будет, пожалуй, точнее, чем предлагаемое Синодальным переводом «обитало с нами» (в прошедшем времени несовершенного вида). Не просто «обитало», но раз и навсегда стало обитать – как сказано в церковнославянском тексте, «вселися в ны» (Ин. 1: 14).
Когда мы говорим о том, что человек – существо словесное, что это значит? Что средством коммуникации человека является язык, состоящий из слов? И это тоже, но не это главное. Чем отличается существо словесное от бессловесного? Кого называют бессловесным? Животное. Неразумное животное раньше было принято называть «бессловесной тварью» (без всяких негативных оттенков, «тварь» – творение Божие). И не потому, что животное не умеет говорить. Мы ведь знаем, что некоторые птицы неплохо подражают человеку, иной раз давая повод думать, что понимают если не смысл, то область применения тех или иных слов и высказываний. Но мы же на этом основании не определим часть пернатых в категорию «словесных тварей».
Словесность – это в первую очередь разумность. И письменная, и устная речь – это психологические процессы, присущие именно человеку как существу разумному. Идея всепроникающего Логоса родилась не на пустом месте.
Получается, что, пренебрежительно относясь к своей речи и проявляя чрезмерную снисходительность к речи окружающих нас людей, мы пренебрегаем не «всего лишь условностями», нарушаем или потворствуем нарушению не каких-то искусственно созданных культурных табу и даже не какой-то безликий порядок вещей в природе попираем, но грешим против Бога Слова.
Да, слово человека, его речь может быть и пустой, и лживой. Причем особенно плохо, когда это пустословие и ложь стройны, т. е. облекаются в личину Логоса.
Так вот, не будет натяжкой сказать, что, подобно тому как серьезное и бережное отношение к литературному языку, к грамотной речи является опосредованным прославлением Слова, злоупотребление даром слова является в той или иной степени вольным или невольным, осознаваемым или нет, но богоборчеством…
Имеется в виду далеко не только брань, явное сквернословие. Еще ближе к сущности антихриста изощренное лицемерие, всякое употребление дара слова против его назначения. Это и ложь, и особенно клевета, но в первую очередь – распространяемые в возвышенной форме, когда не просто несуществующее преподносится как существующее и наоборот, но когда все это делается с претензией на служение высшим идеалам, на святые мотивы и цели.
Худшие формы, в которые облекается ложь, – это подмена понятий и ценностных ориентиров. Например, святое подменяется несвятым, если не хуже: именем добродетели называют выдаваемый за нее порок.
Так, «смирением» часто называют банальное малодушие и трусость, а истинное смирение, наоборот, «изобличают» как трусость и малодушие. «Упованием на Бога» или «послушанием» всего лишь прикрывают нежелание брать на себя ответственность и любым «святым» предлогом оправдывают уклонение от живого участия в судьбе человека.