О смелой мысли
Шрифт:
В лабораториях появился электронный микроскоп, во много раз более сильный, чем оптический. Заглянете внутрь — и удивитесь: никаких объективов, окуляров, оптических стекол — одна пустая труба. И все-таки эта труба создает увеличенные изображения на экране.
Микроскоп без оптических стекол. Да ведь это бессмыслица, явная чепуха! Но ведь это не оптический микроскоп, преломляются в нем не световые пучки, а пучки электронов. В его трубке линзы, незримые для глаза, неосязаемые рукой, — это магнитные поля, создаваемые катушками, охватывающими трубку. В его трубке электронно-оптическая система, фокусирующая
Постойте, скажут нам, если так, то, быть может, и живопись молний не такая уж небылица, как кажется. Ведь молния — это тоже электронный пучок. И, быть может, этот пучок выжигает на теле картины.
Но одних электронных пучков недостаточно, чтобы получить изображение, нужна оптическая система; пусть не требуется тут оптических стекол, но нужны магнитные поля, преломляющие пучки.
Световые оптические системы очень часто возникают сами собой в природе. Крона дерева — это тысяча фотографических объективов. Каждый просвет между листьями — простейший объектив. Он отбрасывает на лужайку светлый кружок — изображение солнца. Когда солнце затмевается и начинает казаться серпом, кружки на лужайке тоже становятся серпами. Может быть, и электронно-оптические системы самопроизвольно возникают в природе?
Ученые делают такое предположение. Вокруг молнии, как известно, возникает сильное магнитное поле. Может быть, оно само собой образует электронные пучки, как в электронном микроскопе, и тогда разряд молнии начинает переносить изображения.
Остается последний шаг: проверить догадки на опыте. До сих пор это ученым не удалось. Но проделаны простейшие обнадеживающие эксперименты.
Что такое живопись молний — поэтический вымысел или реальный факт, — будет установлено наукой.
Порукой здесь дерзость человеческой мысли, одним взглядом озирающей микроскоп и молнии, ломоносовская жажда «сближения далековатых идей», одинаково плодотворная для науки и поэзии.
Нетрудно стать Ильей-пророком.
Мы расчесываем голову гребешком, и в волосах у нас разыгрывается гроза.
Искорки сверкают, как лилипутские молнии, рассыпается треск, как лилипутский гром, не хватает только проливного дождя.
— Ну, — скажут, — не страшна ваша гроза, не испугает и блоху.
Как сказать!..
Воздухоплаватели надували воздушный шар, а он взял и взорвался.
Где причина?
Шар был шелковый, надували его водородом. Водород слегка просачивался через шелк, смешивался с воздухом, образуя гремучую смесь. Эта смесь невидимо окружала шар тонкой газовой оболочкой. Маленькой искры было достаточно, чтобы грянул взрыв.
Воздухоплаватели это знали и соблюдали строжайшие предосторожности.
И все-таки шар не уберегли.
Когда шар надувался, шелковые складки расправлялись, сетка шуршала по оболочке, терлась о шелк, как о волосы гребешок.
Разразилась лилипутская гроза, и гремучая
На заводах приводные ремни трутся о шкивы, и в сухих, теплых цехах на них щелкают искры длиною с ноготь.
Страшно даже подумать, что бы тут было, если бы в цехе оказалась взрывчатая пыль.
Значит, не так уж она безопасна, эта лилипутская гроза.
Люди сами иной раз не ведают, что творят.
Человек гладит кошку и не знает, что ведет радиопередачу — посылает в пространство радиосигналы через радиостанцию из кошачьего меха.
Когда гладят кошку, шерсть ее заряжается электричеством и в густом мехе проскакивают маленькие голубые искры. Всякая электрическая искра вместе со вспышкой света вызывает в пространстве всплеск радиоволн.
Ничего необычного в этом нет. Мы привыкли к запутанным снастям антенн, к тихому свету радиоламп внутри радиоаппаратов и подчас забываем, что радио родилось из искры. Первые радиопередатчики были искровыми, первый радиоприемник, построенный великим русским изобретателем Александром Поповым, принимал сигналы исполинской искры — молнии.
Радиосигналы искр слышны в радиоприемниках, как шорох, треск.
Люди, сами того не замечая, каждым своим движением порождают шум: стучат, скрипят дверьми, шаркают подошвами. Несмолкаемый гул стоит в городах, затихая только ночью. И тогда, в ночной тишине, становятся слышными гудки далеких паровозов, смутный шум проходящих вдали поездов.
Точно так, незаметно для себя, в повседневной своей работе поднимают люди в эфире радиошум. Шумят тысячи «диких» искровых радиопередатчиков, возникающих то там, то сям под руками людей. Сверкнули искорки в штепселе электроплитки — вот вам радиопередатчик, улетает в пространство радиощелчок.
Вспыхнула искра у трамвайной дуги — это уже мощная радиостанция, улетает в пространство оглушительный радиотреск.
Мечется искра у молоточка электрического звонка — кажется, будто завел свою песню в эфире радиосверчок.
Вспышки электросварки, дуги прожекторов, искры в моторчике зубоврачебной машины — все скрежещет, шипит, трещит.
Несмолкаемый радиошум стоит в эфире, затихая только к ночи. И тогда в наступившей тишине из-за тридевяти земель долетают тихие голоса невесть каких далеких радиостанций. А пока не умолкнет радиошум, разговаривать по радио трудно, как вести разговор в комнате, в которой шумят.
Пассажиры в самолете надсаживаются из последних сил, чтобы перекричать рев мотора.
Но и радиоразговор вести с самолета не легче.
Попробуйте поговорить, если в каждом цилиндре мотора потрескивают искры, если каждый цилиндр — это искровая радиостанция. Шестнадцать цилиндров — шестнадцать радиостанций в одном моторе работают наперебой, подымая в эфире радиорокот, нестерпимый, как моторный рев.
Придется поставить на аэродроме мощную радиостанцию, чтобы перекричать эту радиошумиху.
Моторостроители ломают голову над конструкциями глушителей; эта же забота гложет и радистов: как бы заглушить радиошум?