О смелой мысли
Шрифт:
Колебания климата грандиозного размаха открылись перед глазами ученых. Породы деревьев наступали и отступали под натиском других, и только один цветок держался непобедимо. Это был голубой василек. Жары сменялись холодами. Наползали и сползали ледники. Но и среди льдов торжествовал, голубея, неумирающий василек.
— Васильки, васильки, васильки, — шептали ученые, не понимая, в чем дело.
Наконец заметили, что в окне лаборатории открыта форточка, а за окном золотое поле с голубыми искрами васильков. Ветер сквозь форточку
В комнатном воздухе — туча пыли, но она совершенно незаметна, пока не проникнет в окно косой солнечный луч. Тогда кажется, что вдвинули в окна раскаленную, сияющую балку — так сверкают пылинки в солнечном луче. Пока не было луча, мы не видели пылинок по той же самой причине, почему не видим звезд днем. Ярко освещенные стены слепили наши глаза, как слепит их яркое дневное небо.
Когда ударил солнечный луч, пылинки засияли во всем своем блеске, а стена по сравнению с ними оказалась темной, и рой пылинок заклубился в луче на фоне темной стены, как Млечный путь посреди ночного неба.
Один ученый все дни напролет рассматривал незримо малые предметы сквозь самые сильные микроскопы и все ворчал, что микроскопы слабы. И уже оптики отказывались строить для него микроскопы.
Случилось, на склоне дня ученый поднял усталые глаза и увидел солнечный луч и в нем рой пылинок, которых обычно не видно. Тут его осенила мысль, что, быть может, и под микроскопом надо пустить сбоку такой же узкий и яркий луч и тогда удастся разглядеть такую мелочь, которую обычно не замечаешь.
Он так и сделал.
И когда он взглянул в свой новый микроскоп, то почувствовал такой же восторг и удивление, как тот великий астроном, который первый навел на небо телескоп и обнаружил в темных промежутках между звездами тысячи новых, не виденных до того звезд.
В темном поле микроскопа, как звезды и созвездия, сияли частички такой исчезающе-малой величины, увидеть которые ученый не смел и мечтать.
Получился сверхмикроскоп, ультрамикроскоп.
Рой пылинок в солнечном луче породил блестящее изобретение.
Можно ли темную ночь за километр увидеть комара?
Насчет комара сведений нет, а вот пылинку можно. И не за километр, а за десять километров, а то и за сто. И чем глубже темнота, тем пылинка видней.
Бывает, прочеркивает небо яркий огненный след, и люди говорят:
«Звезда упала».
Никто, конечно, не думает о настоящей звезде — чужом далеком солнце, стремглав летящем в бездну. Все понимают: падает метеор — небесный камень с булыжник
Но мало кто знает, что падающие звезды — это по большей части пыль.
Происходит вот что. Земной шар встречается с пылинкой.
Пылинка с разлета врезается в земную атмосферу.
Пылинка проносится в воздухе раз в пятьдесят быстрее ружейной пули.
Пылинка от трения страшно раскаляется и светится, точно нить электрической лампочки, горящей сумасшедшим накалом. Еще жарче раскаляется воздух вокруг, и сияет раз в десять сильнее пылинка.
От движения ослепительной точки в глазу остается светящийся росчерк, словно след трассирующей пули.
И обрывается… Потухла падающая звезда.
Пылинка мгновенно расплавилась, перегорела, словно нить электрической лампочки карманного фонаря, по ошибке включенного в городскую электросеть.
Булавочная головка, пролетающая за сто километров у нас над головой, сошла бы за обычный железный метеор, песчинка показалась бы каменным метеором.
Как бы ярко они ни светились, а все-таки непонятно, как можно увидеть в такой дали такие ничтожные крупинки. Немного найдется огней на земле, которые бы светили так далеко, разве что пожар, извержение.
Но земля и небо — разные края.
По земле глухим одеялом стелется пыльный, замутненный воздух. Он туманит свет наземных огней.
В небе воздух так прозрачен и чист, что ничего удивительного нет, что и сияющая пылинка иногда видна в нем за сотни километров.
В южных пустынях часто бушует песчаный ураган — самум. Бешено крутится смерч раскаленного песка. Всюду забивается песок — в уши, в ноздри, в глаза, скрипит на зубах.
И арабы говорят, что человеку, пережившему самум, можно простить все, даже убийство.
В тихих комнатах не бушуют песчаные бури. И все-таки нет в доме такого закоулка, в который не проникла бы. пыль. Будто пылинки не мертвые частички, а живые, юркие существа, и до тех пор бегают на своих проворных ножках, пока не залезут куда-нибудь в самую дальнюю щель и там не заснут.
Как бы ни было узко бутылочное горло, но поставьте бутылку в чулан, и сейчас же в нее наберется пыль.
А глухие молочные колпаки электрических ламп, как ни странно, сильнее пылятся внутри, чем снаружи.
Но зачем далеко искать.
Возьмите карманные часы. Все там закрыто наглухо. Если даже и есть какое-нибудь отверстие, то уж самая незначительная, самая незаметная щелка.
Но бывает — идут, идут часы и станут. Часовщик недовольно морщит нос.
— Пылищи, — говорит, — пылищи сколько накопилось!
Надо чистить механизм.
Ну как, скажите, могут пылинки пробраться в узкую щелку, расползтись внутри по самым укромным углам, заклинить оси, застрять в зубцах и затормозить упрямый механизм?