О смелых и умелых (Избранное)
Шрифт:
Он носился как на крыльях и все успевал: и овец загнать в кошары, и коров в загородку - на дойку, и кизяка в костер подбросить, и шашлычные вертела с углей вовремя снять...
Все старшие были с гостями, а он им прислуживал как младший.
Вот этот-то мальчик нас и выручил. Подошел утречком, когда мы с профессором, проснувшись, разбирали маршрут на карте, и сказал:
– Проводник вам есть!
Профессор широко улыбнулся:
– Что, вернулся мой старый друг, Усенбаев?
– Нет, старый
– Кто это? Опытный человек?
– Да, конечно, Арип - опытный человек.
– Нам ведь не для того, чтобы показывать путь в степи, - это мы найдем по карте, нам нужен такой...
– ...такой, чтоб и огонь развел, и сготовил, и все по хозяйству сделал, - продолжал мальчуган.
– Дичь ощипал, рыбу почистил - ну все-все, чтобы вы только наукой занимались!
– Совершенно правильно, - сказал профессор, - такой вот рабочий человек, хозяин... чтобы лег позднее всех и встал раньше всех... и все у него готово!
– Это как раз такой человек, - сказал мальчик уверенно.
– А он может с нами поехать?
– Да хоть сейчас, только ему надо предупредить женщин, что профессор приглашает его в проводники.
– Нам бы надо с ним вначале познакомиться, - напомнил я.
– Это можно.
– Мальчик поправил черные вихры под тюбетейкой, вытер о трусы ладонь и, протянув ее дощечкой, сказал: - Арип Усенбаев!
После некоторой доли затруднительного молчания мы пожали его обветренную, жесткую руку, не сказав ни да, ни нет.
Приняв молчание за согласие, Арип быстро развернулся на одной пятке и, оставив на месте своего стояния лунку в земле, исчез так же неожиданно, как появился.
В самое затруднительное положение мы попали, когда Арип явился с заспинным мешком за плечами, в тех же стоптанных брезентовых сапогах, в бархатной жилетке поверх рубашки и с тюбетейкой на голове. К прежнему наряду добавился пионерский галстук.
– Вот я весь совсем... Много места не займу!
Это, конечно, было его самым несомненным достоинством, но не самым для нас нужным.
Профессор не знал, что делать. Я стоял за то, чтобы взять бойкого проводника, ловкость которого я нечаянно заприметил еще ночью. Но Маргарита Петровна категорически заявила:
– Нет! Детский труд в нашей стране запрещен. Нельзя нанимать вместо рабочего ребенка!
Сколько мы ни уговаривали ее, что шустрый, деловой мальчишка в экспедиции может пригодиться, - ничего не помогало.
Ученый секретарь, завхоз, кассир и парторг - все вместе в ее лице заявляли нам, что незаконно брать в научную экспедицию несовершеннолетнего.
Арип то темнел, то бледнел; ему хотелось вмешаться, но он был воспитан в уважении к старшим и проявлял удивительную сдержанность. На каждое ее возражение только бормотал про себя: "Правильно, верно..."
Так ведь и
– Маргарита Петровна, - сказал я негромко, ей одной, - этот мальчишка замечательно умеет разводить костры...
Что-то дрогнуло в лице ученого секретаря. А когда профессор добавил: "Известно ли вам, что я увлекся ботаникой с тех пор, как меня в детстве взяли однажды в экспедицию", она сказала:
– Ладно, возьмем... Только платить ему будем половину жалованья.
Так несовершеннолетний Арип попал в нашу экспедицию половинкой проводника, на полставки.
И мы в нем не ошиблись.
При первом же ночлеге Арип показал такие таланты, что все только удивлялись. Во-первых, он указал ручей, не отмеченный на карте, но известный чабанам, с чудесной питьевой водой. Во-вторых, не только развел костер, тут же набрав кизяка, сухой полыни и каких-то прутьев, - он пошел с электрическим фонариком, побегал с моим рыболовным сачком по степи и принес под рубахой, перетянутой ремнем, полдюжины перепелов.
– Вот, - сказал он, улыбаясь так, что все его белые зубы засверкали на смуглом лице, - эти птички очень любезны, когда их жарят на вертеле...
Он не совсем твердо знал употребление в русском языке некоторых слов, и иные фразы звучали в его устах довольно забавно.
Перепела показались нам действительно очень "Любезными", когда он поджарил их целиком на вертеле, - ловко, как фокусник, повертывая каждую птичку над углями так, что ни одна капля шипящего жира не упала в огонь.
Дичь жарилась в собственном соку и была вкусна - пальчики оближешь!
Мы ели, и я особенно громко хвалил молодого Усенбаева.
Лаборантки поддерживали мои восторги. Одна только Маргарита Петровна ела не меньше других, но молчала, словно злилась, что чересчур вкусна пища... Профессор посматривал на нее насмешливо, и это ее очень сердило.
Арип не замечал ее недружелюбия и ухаживал за ней даже больше, чем за всеми.
"Каменное сердце надо иметь, чтобы не отозваться на дружбу такого замечательного мальчишки", - удивлялся я.
Проводничок думал, что она не радуется вкусной пище только оттого, что нездорова, и предлагал ей не перепелов, а перепелочек, которые мясом понежней.
Утром, когда лаборантки пошли умываться, а Маргарита Петровна несколько запоздала, составляя дневник экспедиции, Арип провел ее выше по ручью, где воду еще не замутили и она текла среди зеленых водорослей чистая, как изумруд.
Так чего же она на него сердилась? К чему ревновала? Уж если на то пошло, ревновать надо было бы мне! Арип совершенно затмил мою славу рыбака и охотника. Поймав поздно вечером перепелов без всякого шума и стрельбы рыболовным сачком, наутро он поймал рыбу руками.