О смелых и умелых (Избранное)
Шрифт:
Явился весь мокрый, выложил перед нами на траву щуку килограмма на три и говорит:
– Вот, руками поймал. Что будем делать: уху из нее жарить или запечь ее в глине?
Решили варить уху, что и имел в виду Арии, по ошибке употребивший слово "жарить".
– Как же так, руками?
– спросил я.
– Ты не ошибся?
Соврать Арип не мог, не так был воспитан.
– Это очень просто, - сказал он, - за глаза надо хватать! Пойдемте, я покажу, там еще есть, только очень большие... Не такие сладкие, как эта, жесткие...
Он опять употребил не то слово,
Захватив спиннинг, побежал вслед за Арипом, очень скорым на ноги.
Но спиннинг не пригодился. Огромный бочаг - омут от пересыхающего летом Кара-Кенгира - так зарос камышами, что пролезть было трудно, не то что размахнуться удилищем и закинуть блесну.
Только где-то в середине темнели небольшие окошки чистой воды, и к ним вели какие-то тропинки.
– Гуси-утки гуляют, - сказал Арип.
Вначале мы шли во весь рост, а затем он пополз на четвереньках, раздвигая жесткие стебли камышей, и предложил мне следовать его примеру.
Приблизившись к окошку чистой воды, где темнела глубина, Арип остановился и, притаившись, протянул одну руку под водой и стал пальцами мутить воду, булькать. Другой рукой пошевеливал камыши. Очевидно, он подражал утенку, роющемуся клювом в корневищах тростника на краю омута.
Я с любопытством приподнялся и вдруг увидел, как навстречу мне из темной глубины всплывает что-то зелено-серое, длинное, как осиновое бревно. И у этого бревна два круглых огромных глаза... Со злым и хищным выражением уставились они на то место, где булькала вода и шевелился камыш... Чудовище тихо приближалось, медленно приоткрывая пасть для неосторожной утки или гусенка...
Мне стало как-то жутко.
– За глаза, за глаза!
– шептал Арип.
Я пошевелился, оступившись, и привидение вмиг исчезло.
Но запомнил я эти глаза... Схватить за них не каждый может.
Решив, что я забраковал щуку, как "не сладкую" для еды, а слишком жесткую, Арип поднялся и сказал, смотря на меня открытым взглядом:
– Вот так можно их ловить. Они всю рыбу скушали, птичками интересуются. Особенно утром. Они пораньше нас встают, завтракать хотят...
Больше я не сомневался в способностях Арипа ловить перепелов рыболовными сачками, а рыб - руками.
Скоро мы все полюбили проводника, и только Маргарита Петровна словно не замечала его стараний и забот.
А он почему-то больше всех тянулся к ней, заглядывал в лицо и никак не мог заглянуть в ее глаза, скрытые темными очками. И однажды сказал мне со вздохом:
– И глаза больные, а? Такой молодой, такой красивый... Ай-яй-яй!
Очевидно, сердце его прониклось жалостью к человеку, которого он считал слабее всех в экспедиции. И поэтому Арип часто провожал Маргариту Петровну в ее рисовальные походы. Шел впереди к цветущим тюльпанам или к кустам верблюжьей колючки и, прокладывая тропинку, всегда посвистывал и помахивал перед собой гибким прутиком из молодой лозы.
Однажды мы забрались в какую-то удивительно красивую долину. Вся она цвела розовыми, синими, белыми, желтыми цветами.
– Вот место для заповедника!
–
– Надо его зарисовать во всех видах. Нельзя распахивать всю степь подряд, надо оставить такие вот места как рассадники полезных трав.
Пока мы любовались, Арип разводил костер и готовил ужин.
Решили остаться здесь подольше.
– Ох и порисую я акварелью!
– впервые радостно сказала Маргарита Петровна.
Услышав это, Арип предупредил со всей серьезностью, на какую он был способен:
– Женщины, без меня не ходить! Здесь могут быть покушения...
Наши лаборантки рассмеялись. Улыбнулся наконец словам Арипа и ученый секретарь, наша Маргарита Петровна.
А наутро, проснувшись раньше всех, она отправилась в качестве художника в живописную долину, не предупредив Арипа.
Признаться, и я не придал значение его словам, приняв их за шуточные, и не обратил внимания, что среди умывающихся на берегу большого озера, где я наконец успешно ловил спиннингом, нет Маргариты Петровны. И вскочил как ужаленный, услышав ее крик. Она вскрикнула так, как может закричать человек лишь в минуту смертельной опасности.
Не мешкая, бросился на помощь... со спиннингом. Меня опередил профессор с ружьем.
Зрелище, которое мы увидели, было так неожиданно и страшно, что у меня подкосились ноги.
По колени в траве неподвижно стояла наша Маргарита Петровна, защищая лицо пучком кистей и ящичком из-под акварельных красок, а перед ней, покачивая головой и готовясь к прыжку, - змея. Громадная черная гадюка, укус которой весной бывает смертелен.
Жизнь и смерть девушки решали секунды. Профессор не решился стрелять из дробовика, боясь поранить Маргариту Петровну, заслонявшую от него гадину.
И вдруг в высокой траве мелькнула пестрая тюбетейка. Будто из-под земли вырос Арип с прутиком в руке...
Что он сделает этим прутиком?!
Арип громко присвистнул, как это делают табунщики, и топнул ногой. Змея оглянулась! В ту же секунду Арип стеганул ее прутом по шее. Змея, зловеще зашипев, нырнула в камни и исчезла в какой-то норе.
Тут Маргарита Петровна повернулась, чтобы бежать к нам, но Арип закричал:
– Стойте, стойте, тут есть еще такие!
И стал бегать вокруг, громко топая, словно затеял игру в лошадки.
– Змеи конского топота боятся, - пояснил он.
– Там, где их много, надо, как конь, ходить, - все в норы уползут. А если тихо наступишь кусать будут. Тут их дом, в этом месте, понимаешь? Тут они злые.
Выведя художницу из опасной долины, Арип покачал головой и сказал:
– Ай-яй-яй, как не стыдно гулять одной! Я же говорил: тут могут быть покушения.
– Да не покушения, а укусы!
– засмеялись наши лаборантки, не решавшиеся теперь отойти от палатки.
– Все равно нехорошо, - ответил Арип, вручая каждой тонкий, гибкий прут.
– Впереди себя траву шевели. Трусливая змея убежит, храбрая голову подымет. Тогда свистни - она прислушается. Подумает - суслик. И тут ее прутиком по шее - вжик!
– и голова отлетела. Видали, как я? Так мы всегда делаем. Так и вы делайте.