О том, что сильнее нас
Шрифт:
И опять я нашёл её спящей в мокрой траве. На этот раз она от прикосновения не проснулась. Она не проснулась даже тогда, когда я нёс её на руках к дому. Даже когда в узкие двери её пришлось вообще втроём заносить. Она как будто окостенела. Ни руки, ни ноги невозможно было согнуть. Но на диване — размякла и мгновенно заснула уже обычным сном.
Всякие разные совпадения, как Вы, читатель, уже, наверное, поняли, — мой бич и одновременно мой конёк. В начале книги я немного написал о том кризисе, в который влетел из-за своей первой книги. Но за пять лет до того у меня был ещё один серьёзный кризис. Не столь глубокий, но неприятный. Тот самый пресловутый кризис среднего возраста. И вытащил меня из него один студент, который просто позвонил, пришёл, сказал — научи, сел читать книги и статьи, потом привёл друзей, потом стал просто лучшим другом, потом почти одновременно со мной тоже впал в кризис. И — погиб спустя четыре месяца после нашего с Ленкой знакомства на Красной площади. Виктором его звали, и про него уже немного было в нашей книге, в рассказе про неделю философских диалогов. Утонул он в трёх метрах от берега на глубине пяти метров, имея на спине полный акваланг,
Ладно, разговор сейчас не о нём. О Ленке разговор. Утром мы пошли купаться на Сенеж. И — не нашли озера. Не в ту сторону пошли. Километров через пять хозяин дачи наконец сообразил, что происходит что-то не то. Взяли языка. Тот долго смеялся. Выяснилось, что до Сенежа теперь километров десять с хвостом, но вон там есть какой-то затопленный карьер, в котором также можно искупаться. Забавно, наверное, выглядело, как шестеро измотанных людей с изрядного похмелья, пропитанные потом и покрытые пылью, высохшие и спёкшиеся, обессиленные и жаждущие, по тридцатипятиградусной жаре с трудом бредут по практически расплавленному асфальту к тому единственному зелёному холму на горизонте, в котором прячется карьер. Дойдя — полчаса ходили вокруг карьера, выбирая незанятое место. Нашли ровно одно, неудобное для купания и потому свободное, — полянка над обрывом, совсем узкая полоска берега внизу и приличная глубина сразу. И вот тут-то, когда в тени дерева начали остывать расплавившиеся мозги, из глубин памяти полезли виденные фотографии и слышанные названия деревень. Дальше мир вокруг как будто взорвался.
Мы с точностью до метра сидели на том самом месте, где утонул Виктор. Точнее — на том месте, где стояли и смотрели те два парня. И привела меня сюда — Ленка. И она же привела сюда пять человек, которым предлагалось стать нашими новыми друзьями. Вот здесь — в мозгу произошла вторая вспышка. Уж очень символично оно было. На месте гибели моего лучшего друга — Ленка предлагала сразу всё то, отсутствие чего и свело его в могилу. Более того. Виктор и друзья, которых он привёл в самом начале, и были тем импульсом, который заставил меня написать книгу о пещерах. Ту самую, которая сначала построила стену между мной и людьми, в том числе и всей той компанией, кроме самого Виктора, а потом привела ко мне Ленку. Круг замыкался. Меня вдруг отпустило. Фон напряжения, державшийся месяц, вдруг исчез. Я не стал ей тогда это объяснять. Зря, наверное. Дома, конечно, сказал, но вскользь, без акцентов. А сам я тогда это совпадение почему-то воспринял как сигнал судьбы, указующий, что все непонятки следует оставить без расследования. Если напряжение, державшееся две недели, вдруг исчезло, причём на месте гибели друга, который очень много для меня значил и сделал, — просто не хотелось разбираться, что это было. Было — и сплыло. Я даже не стал спрашивать Ленку о наркотике, который очевидно имел место. Даже зная, что у неё к этим зельям такое же отторжение, как у меня, для того, чтобы она нажралась дури, — нужна была экстраординарная причина. Причина всё равно была уже в прошлом. Как мне казалось. И зря казалось. Не обратил я должного внимания на самое важное. На то, что Ленка была какой-то совсем новой, что все друзья и подруги у неё были новые. На то, что она ни разу не упомянула о старых. Всё это вкупе означало резкую и кардинальную перемену. Которую я обязан был разглядеть и помочь укрепить. Новое можно делать только вместе, иначе оно непрочным получается. А я этого не разглядел и не сделал. Наконец — странность Ленкиного поведения совсем никак не объяснялась выпитым алкоголем, но ведь и наркотиком объяснялась только отчасти. Было там и что-то третье.
Ленка бесилась. Новые друзья друзьями так и не стали. Даму, которая была центром новой компании, через несколько дней с работы уволили, и контакт потерялся. Ленкины новые подруги-кришнаитки наотрез отказывались приходить к нам в гости. Обещали — и динамили. Опять обещали — и опять динамили. Дважды в неделю мы готовили дом к приёму гостей, а приходили один-два моих друга, изредка кто-то из Ленкиных старых друзей — и всё. Похоже, что её матушка снова пошла в атаку, и на этот раз не так уж безуспешно. Терпенье и труд всё перетрут, а уж чего-чего, а труда в то, чтобы нас с Ленкой друг от друга отодрать, матушка вложила немерено.
– Володь, а ты про Пинегу — фотографии показываешь, а ничего не рассказываешь. Почему?
– Знаешь, Лен, странное место эта Пинега. Давай я тебе сначала почитать дам, хорошо? А потом спрашивай. Расскажу остальное.
И дал. Рассказ, основанный на нашей экспедиции с Машкой, я же первую его версию тогда сразу по приезде написал,
– Володь, почему ты не дал мне этого прочитать раньше? Мне – обязательно нужно на Железные Ворота попасть. Я должна это увидеть сама!
– Туда многие ездят. И далеко не всем это показывают.
– Мне — покажут. Понимаешь, Володь — обязательно! Ты должен был сразу мне дать. Тогда бы мы ещё весной туда съездили.
– Лен, ну ты правда не понимаешь? Пока не позовут, сам ехать не хочу. Боюсь. А позовут — сразу и поедем.
– Хорошо, давай подождём, пока позовут. Это будет скоро.
Впервые после начала нашего романа с Ленкой на горизонте возникла Александра. Она, конечно, всячески делала вид, что оно чисто по-дружески, появлялась только с подругой и только с конкретным делом, например — взять напрокат что-либо из туристического снаряжения, или же — наоборот, вернуть. Собственно, ровно так я это и принимал. Никакие девушки, кроме Ленки, меня в тот момент напрочь не интересовали. Но все присутствующие (Александра сохранила своё поразительное умение появляться именно тогда, когда у меня сидит какой-либо народ) начинали мне рассказывать, какой ревностью Саша исходила во время тех визитов. Наверное, правы были. Да и мне один момент бросился в глаза. Это когда дама из Питера привезла Ленке в подарок уже упоминавшиеся болотные сапоги, а тут — Саша с подругой. Как она изворачивалась, чтобы уговорить нас развернуть те сапоги и дать ей примерить их первой, до Ленки. И когда уговорила — как она полчаса вертелась, не снимая их… Ух!
Попробовали сделать ещё одну выставку — в Ленке уже не было того задора. Да, развесили, но как-то уныло. Никакого драйва. Через пару дней Ленка похвасталась, что сводила туда матушку, чуть ли не час рассказывала, в каком та была восторге и какие комплименты сыпала… Фальшиво оно звучало. Ощущение «не то» — усиливалось.
Надо было срочно куда-то ехать опять, но — дача, дача… Лишь один раз мы с Ленкой смогли вырваться из города, и опять захватив с собой Антона. Сплавились по Тудовке и по Верхней Волге ловить хариуса, искать пещеры, купаться… Хариуса не поймали ни одного, в Тудовке он весь проскакивает в самые верховья, а тут ещё и дождём воду подбросило чуть ли не на пару метров. С пещерами тоже облом — когда проходили каньон, хлестал ливень, палатку нигде не поставить, да и мокрая скала не держит… Но кайф – ломовой. Ночной сплав по паводковой реке до первой стоянки — впечатлял. Ориентироваться приходилось главным образом по рёву бурунов около стволов и веток затопленных деревьев. Примерно то же самое было в каньоне. Как бы день, как бы светло, но такой ливень, что вся лодка задрапирована плащами и тентами и весло высовывать можно только очень аккуратно, иначе сразу полпосудины воды наливает. А рулить — нужно, вокруг пороги и заломы. И вылезти некуда — берега завалены крупными блоками известняка и поросли крапивой в рост.
Несмотря ни на что, у Ленки не было обычного спокойствия. Дёргалась. Пару раз слегка даже поссорились в мой день рождения, что надо было умудриться, имея в виду Ленкин подарок. Она, оказывается, до сих пор пребывала под впечатлением от рассказа про Железные Ворота и пещеру Олимпийскую и потому раздобыла где-то сувенирное микроскопическое издание полного Бажова размером со спичечный коробок в переплёте из бересты с тиснением. Но что-то — определённо менялось. Наверное, я именно в этот момент принял решение, что ждать нельзя и надо немедленно устраивать большую поездку, одну из тех, которыми Ленка бредила. Поговорил с Антоном. Тот был готов составить компанию. Но кого ещё брать и куда ехать — вопрос оставался открытым.
Перед самым выходом в Волгу погода резко изменилась. Засияло солнце. Там, где Тудовка проходила последний полусотметровый обрыв, на этот раз глиняный, в воздухе кружился водоворот ласточек. Я попытался подсчитать норы в обрыве — многие тысячи. Наверное, впервые такая гигантская колония встретилась. Ленка немного пришла в себя и остаток маршрута была практически обычной. Только вот на первой стоянке уже на Волге — опять вечером исчезла. Пошла на полчасика грибов поискать, и — час нету, два, три, пять… Обегали все окрестности, прокричали весь лес, просветили в сгустившихся сумерках весь берег фонарями… Нету. Совсем ночью появилась как ни в чем не бывало. Нормальная. Пребывая в уверенности, что как на полчаса пошла, так полчаса и гуляла. На этот раз я, хоть ничего и не проверял специально, твердо убеждён, что наркотиков не было. Было что-то иное. Для меня — непонятное. Явно назревал кризис, но какой?
Возвратившись в Москву, я вплотную занялся проработкой идей большой и содержательной поездки куда-либо в совсем ненаселённое. И на следующий день — вдруг раздался телефонный звонок. Звонил побывавший на нашей выставке Сева, мой старый-старый друг и коллега, тоже фотохудожник и тоже путешественник. А на следующий день мы сидели и пили водку. Ленка была здесь же, а уже через час я позвонил Антону, и он тоже подрулил. Речь шла о плато Путорана, на котором все из нас мечтали побывать. Я его вживую видел, но наверх не поднимался. Остальные и не видели. Но у Севы – были знакомые в транспортной авиакомпании, которые могли нас задаром подбросить грузовым бортом до Норильска, да и обратно тоже, но не в Москву, а в Иркутск. А у меня в Норильске были знакомые геологи, которым я тут же позвонил, и они сказали, что нам ещё раз очень повезло. В верховьях Микчангды развернули геофизическую базу, к которой раз в неделю ходит грузовик «Урал», и нас на него могут посадить. Да и картами снабдить нормальными. И лоциями по озёрам. Не говоря уж о такой мелочи, как договориться с администрацией заповедника. Сплав по Микчангде нам по силам, места красивейшие и рыбные, по озёрам Лама и Глубокое на Севином кате можно пройти и под импровизированным парусом, а до Норильска опять сплавиться. Недели две. В Иркутске опять надуть кат, поставить парус, и — по Байкалу. После чего на поезд, и домой. Сперва позвонив в Новосибирск и уточнив, не собирается ли кто-либо из дядьёв на грузовичке по Алтаю погулять, а если вдруг собирается, то ещё и в Новосибирске вылезти и составить компанию. Такая вот стала складываться затея. Прикинули, что у кого есть, у всех всё было, единственное — оставалось купить Ленке более объёмистый рюкзак, стратегический запас плёнки и противокомариной химзащиты… Ну и еду, конечно. Сева позвонил в авиакомпанию. Через три дня они готовы были нас отправить.