О трагическом чувстве жизни
Шрифт:
«Каков дух ваш, таково и искание ваше; найдете то, что пожелаете найти, вот что значит быть христианином», as is your sort of mind - so is your sort of search; you'll find - what you desire, and thats to be a Christian, - говорил P. Браунинг (Christmaseve and Easterday VII).
Данте в своем аду обрекает эпикурейцев, тех, кто не верил в иную жизнь, на нечто еще более ужасное, чем не иметь ее, а именно на сознание того, что они не имеют никакой другой жизни, и, выразив это в образной форме, он заключил их в прежнюю их плоть, навеки заточив в могилах, без света, без воздуха, без огня, без движения, без жизни (Ад X, 10-15) {226} .
226
«Все будут замкнуты - ответ мне был, Когда вернутся из Иосафата В той плоти вновь, какую кто носил. Здесь кладбище для веривших когда-то, Как Эпикур и все, чю вместе с ним, Что души с плотью гибнут без
Разве это жестокость - отказать человеку в том, чего он не желал или не может желать? Сладкоголосый Вергилий в песне VI своей Энеиды (426-329) заставляет нас услышать голоса и жалобные крики детей, плачущих в глубинах ада,
continuo auditae voces, vagitus et ingens
infantumque animae flentes in limine primo;
несчастные, едва лишь в жизнь явившись и не изведав радостей ее, оторваны от материнской груди и ввергнуты в жестокое страданье,
quos dulcis vitae exsortes et ab ubere raptos
abstulit atra dies et funere mersit acerbо.
Но разве потеряли они жизнь, если не знали и не желали ее? Неужели они действительно ее не желали?
Здесь могут сказать, что вместо них ее желали другие, что их родители желали, чтобы они обрели вечность, чтобы потом вместе с ними воскреснуть в раю. И таким образом мы вступаем в новую сферу фантазий, в сферу представления о солидарности и представительной форме вечного спасения.
Действительно, многие представляют себе человеческий род как единое существо, как коллективного и солидарного субъекта, в котором каждый член представляет или может представлять все сообщество в целом, и спасение тоже представляют себе как нечто коллективное. И заслугу, и вину, и искупление они представляют себе как нечто коллективное. Согласно этому способу чувствовать и воображать, либо спасутся все, либо не спасется никто; спасение является тотальным и взаимным; каждый человек Христос для своего ближнего.
И разве нет как бы предчувствия этого в народной католической вере в молитвы душ Чистилища, в покровительство, которое мертвые оказывают живым, и в заслуги, которые им приписывают? Народному католическому благочестию свойственно это
чувство воздаяния по заслугам как живым, так и мертвым.
Не следует забывать также и о том, что уже много раз в человеческой религиозной мысли была представлена идея бессмертия ограниченного числа избранных душ, представляющих всех прочих и до некоторой степени включающих их в себя, идея языческого происхождения - ведь таковы были герои и полубоги, - которая иногда облекалась в известные всем слова о том, что много званных, но мало избранных.
В те самые дни, когда я был занят работой над этим эссе, мне в руки попало третье издание Диалога о жизни и смерти Шарля Бонне {227} , книга, в которой фантазии, аналогичные представленным мною, находят концентрированное и впечатляющее выражение. Ни душа не может жить без тела, ни тело - без души, говорит Бонне, а потому в действительности не существует ни смерти, ни рождения, так же как на самом деле не существует ни тела, ни души, все это абстракции, то есть иллюзии, но существует только мыслящая жизнь, часть которой мы составляем, и которая не может ни родиться, ни умереть. Это заставляет его отрицать человеческую индивидуальность, утверждая, что никто не может сказать: «Я есмь», но скорее может сказать: «Мы суть», или даже так: «Есть в нас». В нас есть человечество, род человеческий, - вот кто в нас мыслит и любит. И души передаются из поколения в поколение точно так же, как и тела. «Живое мышление, или мыслящая жизнь, каковой мы и являемся, вновь и вновь появляется в зачаточной форме, аналогичной той, что соответствует нашему существованию в качестве зародыша в лоне женщины». Таким образом, каждый из нас уже жил и вновь будет жить, хотя и не знает об этом. «Если человечество постепенно развивается и совершенствуется, то станет ли кто-нибудь утверждать, что в момент своей смерти последний человек, который будет содержать в себе всех остальных людей, не достигнет высшей человечности, так как она существует где-то в другом месте, на небесах?... Мы все едины, мы вое мало-помалу пожинаем плоды наших усилий». Согласно этому образу мыслей и чувств, подобно тому, как никто не родится, никто не умирает, но ни одна душа не прекратила борьбы и многократно оказывается в средоточии человеческой битвы, «начиная с того, что тип эмбриона, соответствующий одному и тому же сознанию, был представлен в непрерывной последовательности человеческих феноменов». Конечно, поскольку Бонне начинает с отрицания личной индивидуальности, он проходит мимо нашего истинного желания, желания спасти нашу личную индивидуальность; но так как, с другой стороны, сам он, Бонне, является личным индивидом и испытывает это желание, он прибегает к различению между званными и избранными, к понятию душ, предоставляющих все человечество, и предоставляет некоторому числу избранных людей такое представительное бессмертие. Об этих избранных он говорит, что «Богу они в некотором смысле нужны больше, чем мы». И заканчивает это грандиозное сновиденье тем, что «поднимаясь все выше, от вершины к вершине, «нет ничего невозможного в том, чтобы мы достигли высшего счастья, и жизнь наша растворилась в совершенной жизни, как растворяется капля воды - в море. И тогда мы поймем, - продолжает он, - что все, что произошло, было необходимо, что каждая философия и каждая религия имела свой момент истины, когда, несмотря на все наши
227
Шарль Бонне (Bonnefon) - швейцарский натурфилософ 18 в., сторонник преформизма.
Да, это сновиденье, христианское по своему происхождению, является, в сущности, не чем иным, как павликианским анацефалосисом, собиранием всех людей в Человеке, в Человечестве совершенной Личности, каковой является Христос, вместе со всеми людьми, а затем покорением всего этого Богу, дабы Бог, Сознание, стал все во всем. А это предполагает коллективное спасение и некое загробное общество.
В середине XVIII века два пиетиста протестантского происхождения, Иоганн Якоб Мозер и Фридрих Кристофор Этингер {228} , восстановили силу и значимость павликианского анацелофасиса. Мозер заявил, что его религия заключается не в том, чтобы обладать неким истинным учением и добродетельно жить в соответствии с ним, а в том, чтобы вновь соединиться с Богом через Христа; этому соответствует возрастающее в течение всей нашей жизни сознание своих грехов, а также милосердия и долготерпения Божиих, возвышение всякого нашего естественного чувства, обретение покаяния, в основе которого смерть Христа, радости примирения с Богом в постоянном свидетельстве Духа Святого о прощении грехов; его религия в том, чтобы в своем поведении следовать примеру Христа, исходя только из веры, приближаться к Богу и беседовать с Ним, и стремиться к тому, чтобы умереть в благодати и надежде в будущей жизни обрести блаженство в Боге и в общении со всеми святыми (С. Pitschl, Geschichte der Pietismus, III, §43). Общение со всеми святыми, то есть вечное блаженство, он понимает не как видение Бога в Его бесконечности, но, основываясь на Послании к ефесянам, как созерцание Бога в гармонии творения с Христом. Общение со всеми святыми было, в его понимании, существенным содержанием вечного блаженства. Оно было осуществлением Царства Божия, которое таким образом оказывается Царством Человека. И представляя доктрины этих двух пиетистов, Ричль признает (op. cit., III, §46), что для протестантизма оба эти свидетельства приобрели такое же значение, как теологический метод Спенсера, еще одного пиетиста.
228
Фридрих Кристофор Этингер (1702-1782) - немецкий писатель; был пастором в Вюртемберге. Основная идея Этингера - жизнь всего мира, одушевление всех вещей. Духовные силы пронизывают вселенную; в человеке они выражаются в sensus communis, который является органом понимания всего духовного в мире. Истинное понимание вселенной может иметь только тот, кто умеет соединить в одно целое учение Св. Писания, показания природы и собственный разум. Мистицизм Этингсра опирается, с одной стороны, на Св. Писание, с другой - на сочинения Я.Беме и Сведенборга и каббалу, он имеет специфическую окраску - алхимическую и магическую.
Таким образом, мы видим, что, начиная со Святого Павла, сокровенное, мистическое христианское желание придавало Вселенной человеческую, или, иначе говоря, божественную цель, состоящую в том, чтобы спасти человеческое сознание, и спасти его, сделав все человечество единой личностью. Этой цели отвечает анацефалосис, собирание всего - всего сущего на земле и на небе, всего видимого и невидимого - во Христе, и апокатастасис, возвращение всего в Бога, в сознание, дабы Бог стал все во всем. Если же Бог становится все во всем, то не значит ли это, что Он восстанавливает всякое сознание и воскрешает в нем все прошедшее, и тем самым становится вечным все, что было во времени? А в том числе и все индивидуальные сознания, которые были, есть и будут, восстановятся такими, как они были, есть и будут, в обществе и солидарности.
Но это воскресение в сознании всего того, что когда-либо было, не несет ли оно с собой с необходимостью слияние идентичного, смешение подобного? Если человеческий род сделается истинным обществом во Христе, общиной святых, Царством Божиим, то не значит ли это, что мнимые и даже греховные индивидуальные различия сотрутся и в совершенном обществе от каждого человека останется только нечто существенное? Разве не получится, как это предполагал Бонне, что вот это конкретное сознание, которое живет в XX столетии вот в этом уголке этой земли, будет чувствовать себя в точности тем же самым, что и другие сознания, жившие в другие века и быть может в иных землях?
Неужели невозможно действительное и реальное, субстанциальное, внутреннее единение душ всех тех, кто когда-либо жил! «Если бы двое сделались одним, деянье это превзошло все созданное миром».
If any two creature grew into one
They would do more than the world has done,
изрек Браунинг (The flight of the Duchess), и Христос оставил нам слова о том, что где двое собирутся во имя Его, там будет Он.