О всех созданиях - прекрасных и удивительных
Шрифт:
Харленд-Грейндж, большая ферма у подножия холмов, была окружена пахотными землями, и в свое время в длинном ряду стойл этой конюшни не нашлось бы ни одного свободного. Двадцать с лишним лошадей - и по меньшей мере для двенадцати из них каждый день находилась работа. А теперь их осталось две: молодой мерин, которому я зашил рану, и дряхлый конь серой масти по кличке Барсук.
Клифф был главным конюхом, а когда произошел переворот, и лошадей свергли с былого престола, без жалоб и стенаний пересел на трактор, не брезгуя и никакими другими работами. Это было типично и для множества других, таких
Но для старых знатоков, вроде Клиффа, что-то невозвратимо рухнуло. Он, правда, любил повторять: "На тракторе-то сидеть оно куда сподручнее прежде-то за день так по полю находишься, что ног под собой не чуешь!" Но любовь к лошадям он сохранял в полной мере - то чувство товарищества между работником и рабочей лошадью, которое крепло в нем еще с дней детства и осталось у него в крови навсегда.
В следующий раз я приехал в Харленд-Грейндж к откармливаемому бычку, который подавился куском турнепса, но пока я возился с ним, хозяин, мистер Гиллинг, попросил меня взглянуть на старого Барсука.
– Он что-то все кашляет. Может, конечно, возраст, но вы все-таки его посмотрите.
Старый конь теперь стоял в конюшне в полном одиночестве.
– Трехлетку я продал, - объяснил фермер.– Но старичка придержу. Не трактор же гонять, если надо какую-нибудь мелочь перевезти.
Я покосился на вытесанное как из гранита лицо. По виду его никак нельзя было заподозрить в мягкосердечности, но я догадывался, почему он не расстался со старым конем. Ради Клиффа.
– Ну, Клифф, во всяком случае, будет рад, - сказал я.
Мистер Гиллинг кивнул.
– Да уж, другого такого лошадника поискать. Водой не разольешь.– Он усмехнулся.– Помнится, хоть и давненько это было, как Клифф поругается со своей хозяйкой, так уйдет в конюшню на всю ночь посидеть с лошадками. Сидит там час за часом и покуривает. Он тогда еще табак не жевал.
– А Барсук у вас тогда уже был?
– Угу. Мы ж его вырастили. Клифф ему вроде бы как восприемник. Дурачок, помню, задницей вперед шел, ну, и пришлось нам повозиться, чтобы его вытащить!– Он улыбнулся.– Наверное, потому Клифф всегда его и отличал. Работать на Барсуке никому другому не давал, только сам - год за годом, год за годом. И до того им гордился, непременно ленты ему в гриву вплетет и все бляхи на упряжи начистит, если, скажем, ехал на нем в город.– Он задумчиво покачал головой.
Дряхлый коняга оглянулся с легким любопытством, услышав мои приближающиеся шаги. Ему было под тридцать, и весь его облик говорил о тихой старости - торчащие тазовые кости, поседелая морда, провалившиеся глаза, полные благожелательности. Я собирался измерить ему температуру, но тут он издал резкий лающий кашель, который подсказал мне, что с ним такое. Минуты две я наблюдал, как он дышит, и второй симптом также оказался налицо. Дальнейшего осмотра не требовалось.
– У него запал, мистер Гиллинг, - сказал я.– А точнее эмфизема легких. Видите, как у него
– А причина в чем?
– В первую очередь, конечно, возраст. Но он немного простужен, вот все и стало гораздо заметнее.
– Но пройти-то может?– спросил фермер.
– Ему станет полегче, когда он разделается с простудой, но совсем здоровым, боюсь, ему уже никогда не быть. Я дам вам лекарство, которое смягчит его кашель. Подмешивайте ему в воду.
Я сходил к машине и вернулся с отхаркивающей мышьяковой микстурой, которой мы тогда пользовались.
Прошло примерно полтора месяца, и как-то вечером часов около семи мне опять позвонил мистер Гиллинг.
– Вы бы не приехали поглядеть Барсука?– спросил он.
– А что с ним? Опять плохо дышит?
– Да нет. Кашлять он кашляет, но вроде бы особенно из-за этого не мучается. Нет, у него, по-моему, колики. Сам я уехать должен, так вас Клифф проводит.
Старый работник ждал меня во дворе с керосиновым фонарем. Подойдя к нему, я с ужасом воскликнул:
– Боже мой, Клифф! Что вы с собой сделали?
Лоб и щеки у нею были сплошь в ссадинах и царапинах, а нос, весь ободранный, торчал между двумя синяками.
Тем не менее он ухмыльнулся, а в глазах у него запрыгали смешливые искорки.
– Да с велосипеда намедни грохнулся. Наехал на камень, ну и перекувыркнулся через руль задницей кверху.– При этом воспоминании его разобрал хохот.
– Но черт подери, почему вы к доктору не сходили? Нельзя же вам разгуливать в таком виде!
– К доктору? А чего у них время зря отнимать? Эка невидаль!– Он потрогал рассеченный подбородок.– Один денек пришлось-таки перевязаться, а теперь все поджило.
Я только головой покачал и пошел за ним в конюшню. Он повесил фонарь на столб и направился к коню.
– Ума не приложу, что с ним такое, - сказал он.– Вроде бы ничего такого и нет, а все-таки не все у него в порядке.
Особых признаков сильной боли заметно, действительно, не было, но Барсук все время переступал с ноги на ногу, словно ощущал какую-то неловкость в животе. Температура оказалась нормальной, и никаких симптомов возможных болезней мне обнаружить не удалось.
Я еще раз оглядел его с некоторым сомнением.
– Может быть, и правда, легкая колика. Во всяком случае, ничего такого не заметно. Я впрысну ему кое-что, чтобы он успокоился.
– Ну, и хорошо, хозяин, - сказал Клифф, глядя, как я достаю шприц, и обвел взглядом конюшню до полного теней дальнего конца.– А непривычно как-то, что всего тут одна лошадь стоит. Я ж ведь помню, когда их тут было полным-полно, уздечки со столбов свисают, а прочая сбруя на стенке позади них так и посверкивает...– Он переложил жвачку от одной щеки к другой и улыбнулся.– Черт дери! Я ж тут каждое утро с шести часов корм им задавал, к работе готовил, и уж можете мне поверить, это ж чистая картина была, как мы все выезжали отсюда пахать на самой зорьке. Шесть пар лошадок упряжью побрякивают, а пахари бочком у них на спинах сидят. Ну прямо тебе процессия!