О, я от призраков больна
Шрифт:
Он слегка шевельнулся, и я продолжила:
— Подумай о миллиардах триллионов снежинок и о миллиардах триллионов молекул водорода и кислорода в каждой из них. Интересно, кто написал законы для ветра и дождя, снега и росы? Я пыталась понять, но от этого у меня голова идет кругом.
Я видела отражение Доггера в тройном зеркале трюмо Харриет, когда он медленно поднялся на ноги и выпрямился, безвольно уронив руки вдоль тела.
Я отвернулась от окна, взяла его за руку и подвела спотыкающегося Доггера к украшенной рюшами кровати Харриет под балдахином.
— Присядь, — сказала я. — На минутку.
Удивительно,
— Вытяни ноги, — сказала я ему, — пока я соберусь с мыслями.
Я подложила холм из белоснежных подушек под его спину.
С леденящей медлительностью Доггер откидывался назад, пока не принял то, что хотя бы на вид казалось удобным положением.
— «Стылая вода», так мы можем ее назвать, — сказала я. — Имею в виду книгу. Да, вероятно, это будет более привлекательно. «Стылая вода» — мне это нравится. Полагаю, некоторые люди купят ее, думая, что это детектив, но это хорошо. Какое нам дело, верно?
Но Доггер уже спал, его грудь тихо вздымалась и опускалась, и, если слабый изгиб уголка его рта не был признаком зарождающейся улыбки, возможно, он указывал на утихающее горе.
Я укрыла его до подбородка шерстяным одеялом и вернулась к окну, и простояла там целую вечность, глядя в сгущающийся мрак, в холодные ветреные вселенные водорода и кислорода.
10
Пять тридцать. Начали прибывать жители Бишоп-Лейси. Первыми оказались две мисс Паддок, Лавиния и Аврелия, хозяйки чайного магазинчика Святого Николая.
Невероятно, эти две скрипучие развалины прошли милю по глубоким снежным заносам, и теперь их круглые лица горели красным огнем.
— Мы не хотели опаздывать, поэтому вышли рано, — сказала мисс Лавиния, одобрительно рассматривая разукрашенный вестибюль. — Очень, очень шикарно, не так ли, Аврелия?
Я знала, что они оценивают ситуацию и разнюхивают возможности, пригласят ли их выступить. Обе мисс Паддок с давних пор умудрялись внедряться во все публичные представления в Бишоп-Лейси, и я знала, что в этот самый момент где-то в глубинах ридикюля мисс Лавинии притаились ноты «Последней атаки Наполеона», «Бендермееровского ручья» и «Энни Лори», [26] и это как минимум.
— Еще полтора часа, — сказала я. — Но вы, пожалуйста, садитесь. Могу я взять ваши пальто?
26
Внимательный читатель наверняка помнит, что «Последняя атака Наполеона» Эдвина Эллиса и «Бендермееровский ручей» Томаса Мура — это произведения, которыми обе мисс Паддок мучают жителей Бишоп-Лейси на каждом общественном мероприятии. Мы видим,
Поскольку Доггер вышел из строя, я решила взять на себя обязанности швейцара. Я наверняка достаточно попрактиковалась в течение дня! Отец, разумеется, придет в ярость, но я знала, что он поблагодарит меня, когда наконец поймет. Что ж, или не поблагодарит, но по крайней мере избавит меня от очередной трехчасовой лекции.
Но пока что отца нигде не было видно. Как будто после получения платы за пользование Букшоу его обязательства исчерпывались. Или, быть может, ему стыдно показать лицо?
Съемочная группа делала последние приготовления на импровизированной сцене, регулируя свет и переставляя высокие корзины со свежими цветами по бокам воображаемого дворика, когда зазвонили в дверь.
Кутаясь в свитер, я открыла дверь и обнаружила себя почти нос к носу с незнакомцем. Он был одет в шинель цвета хаки без знаков различия, по которым я смогла бы определить, какой армией она произведена.
Невысокий, веснушчатый, он жевал резинку так, как лошадь яблоко.
— Это Букшоу? — поинтересовался он.
Я признала, что да.
— Я Карл, — сказал он. — Скажи старшей сестре, что я тут.
Карл? Старшая сестра?
Конечно же! Это Карл из Сент-Луиса, Миссури, Карл, американец, подаривший Фели жевательную резинку, которую я стащила из ее ящика для белья, Карл, сказавший ей, что она вылитая Элизабет Тейлор в «Национальном бархате», Карл, научивший ее правильно писать слово «Миссисипи».
Есть американцы, вспомнила я, делившие аэродром с эскадроном «спитфайров» в Литкоте, несколько человек, как Дитер, решившие остаться в Англии после окончания войны, и Карл, должно быть, один из них.
Он держал небольшой сверток, почти невидимый под переплетениями зеленых ленточек с бело-красными леденцами-украшениями.
— «Кэмел»? — спросил он, демонстрируя пачку сигарет и одновременно ловко открывая ее большим пальцем, как фокусник.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Отец не разрешает курить в доме.
— Не разрешает, да? Что ж, тогда я придержу огонь для фокусов. Скажи Офелии, что здесь Карл Пендрака и что он готов буги-вуги!
Господи боже!
Карл профланировал мимо меня в вестибюль.
— Ого, — сказал он. — Какое шикарное местечко! Как будто тут фильм снимают, я прав? Знаешь что? Я один раз видел Кларка Гейбла в Сент-Луисе. В «Шпигеле». «Шпигель» — это место, откуда вот это…
Он тряхнул свертком.
— Моя мама их для меня выбрала. Упаковала вместе с «Кэмелом». В тот раз в «Шпигеле» Кларк Гейбл посмотрел прямо на меня. Что ты на это скажешь?
— Я скажу сестре, что вы тут, — ответила я.
— Фели, — сказала я в дверях гостиной. — Пришел Карл Пендрака, и он готов буги-вуги.