Оазисы

За стенами дома пела свирепую песню гроза, и, хотя все окна и двери были плотно прикрыты, едва ощутимый сквозняк колыхал пламя свечей. Их золотистый свет освещал просторную столовую — потемневшие от времени стены, массивный дубовый стол, белую скатерть и поблескивающие столовые приборы.

Во главе стола восседал мужчина средних лет в тёмно-синем фраке со сверкающими пуговицами. По правую руку от него примостилась женщина в строгом платье простого

— И где его опять носит? — недовольно пробурчал мужчина. — Знает ведь, что ужинаем мы всегда в одно и то же время…

— Заигрался, наверное, — отозвалась дама.

— Заигрался… Парню уже двенадцать лет, а он заигрался! Вот я в его возрасте уже работал в конторе у Готье и, между прочим, был одним из лучших работников. А через два года…

— …ты стал личным секретарем старика Готье, — продолжила дама, не сдерживая улыбки. Историю эту она слышала не однажды.

— Именно! — Мужчина, покраснев, назидательно задрал указательный палец.

— Полно возмущаться, Лео, — Женщина примирительно похлопала супруга по запястью и позвонила в маленький колокольчик.

На звон из кухни показалась запыхавшаяся служанка в накрахмаленном переднике.

— Лисбет, позови Алана, пожалуйста.

— Да, мадам.

Через минуту на лестнице, ведущей на второй этаж, загрохотало. Шум заглушил даже раскаты грома и шипение дождя. С топотом скатившись по лестнице, юный Алан подбежал к столу.

— Привет, мам, пап!

— Боже мой, Алан, — испугалась дама, — что с тобой?

Сын выглядел так, словно искупался в реке. Мокрые волосы цвета дегтя наспех зачесаны назад, вероятно, что и не расческой вовсе, а пальцами. Камзольчик и бриджи тоже промокли. На пол уже натекла вода.

— Ветер распахнул окно! — выпалил он. — Пока закрывал, вымок!

— Долго же ты закрывал окно, — ехидно сказал отец.

— Глупости, Лео. Ставни тяжелые, я сама с ними иногда мучаюсь. Иди и переоденься, Алан. И поспеши — ужин остынет.

Алана как ветром сдуло.

В свою комнату он вбежал как раз в тот момент, когда служанка закончила вытирать пол под окном. При виде паренька она выпрямилась и позволила себе хитрую улыбку.

— Я убрала следы вашего преступления, мастер Алан.

— Ты прелесть, Лисбет! — восхитился тот, стараясь говорить потише, чтобы снизу не услышали. — Ты мой самый лучший друг… Ну, кроме Себа. Кстати, как он?

С этими словами Алан выглянул из окна. Рассмотреть что-либо из окна было сложно. Пространство застилала сплошная серая пелена дождя. К тому же сгущались сумерки. Лишь богатое воображение позволило Алану представить контуры соседнего дома, в котором жил его друг, Себастьян Келлер, или попросту Себ.

— Ваш друг благополучно добрался до своей комнаты тем же способом, что и вы только что — посредством приставной лестницы. Я заметила,

— Отлично! Я уж думал, не успеем.

— Всё-таки должна предупредить вас, мастер Алан, что рано или поздно ваши прогулки будут обнаружены.

— Как? — удивился Алан. — Ты расскажешь моим родителям?

Лисбет скорчила возмущенную гримасу.

— Конечно, нет!

Алан легкомысленно махнул рукой.

— Тогда никто не узнает.

Он переоделся с удивительной скоростью, побросав мокрые вещи на кровать, и спустился по лестнице — на сей раз более степенным шагом, чтобы не злить лишний раз отца, сурового и ворчливого Леонарда Аркона.

Ужин в доме родителей Алана был своего рода ритуалом. Начинался и заканчивался он обычно строго в одно и то же время. После короткой молитвы, во время которой мысли Алана всегда убегали куда-то в сторону, отец брал нож и вилку и торжественно нарезал мясо. Затем раскладывал по тарелкам жены и сына. Те благодарили. Отец благосклонно улыбался. Все начинали есть.

Алан не понимал, почему бы не сказать повару, чтобы тот резал индейку или телятину сразу на три порции. Зачем отцу надо утруждать себя каждый раз?

Вспоминая выражение отцовского лица во время разрезания кушанья, Алан интуитивно понимал, что это действо для отца чем-то важно. Может, ему нужно осознавать, что именно он кормит семью? Или демонстрировать это всем остальным?

Как бы то ни было, все эти лишние телодвижения, включая обязательное переодевание к обеду и ужину, поражали Алана бессмысленностью. Будь он мэром Галльфрана, отменил бы эту ерунду.

Сэб, верно, поступил бы также.

— Интересно, Пилигримы тоже молятся перед едой? — произнес Алан, проглотив первый кусок. — И переодеваются к ужину?

Раздался сдавленный звук — Лео Аркон чуть не подавился. Хорошо, что успел кашлянуть.

— Разумеется, нет! Это сущие дикари, невоспитанные, необразованные и глупые! Лишь потому, что им дано ходить по Дебрям, их окружает ореол загадочности и чуда. На самом деле это просто варвары!

— Зато они сражаются с Тварями, — возразил Алан. — Кто из Галльфрана осилит Тварь? Никто! А Пилигримы гуляют по Дебрям, где кишат Твари. Я ими восхищаюсь.

— Твари их не трогают, потому что чуют в Пилигримах родственную душу, — засердился Лео.

— А еще они привозят полезные товары, — как ни в чем не бывало продолжал Алан. — Например, пуговицы на твоем фраке из золотого кристалла. Ты их купил у Пилигримов в прошлом году. Или мамин кулон, который меняет цвет в зависимости от времени суток. И еще они привозят невест из других Оазисов. Если бы не они…

— То что?!! — рявкнул отец. Похоже, он не на шутку рассердился. Лицо побагровело, глаза сверлили Алана.