Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Галан Ярослав Александрович

Дзуня (тихо).Даже и о деле с векселями в тысяча де­вятьсот восьмом году?

Помыкевич.Довольно! Приходите завтра, я вам выпла­чу за три месяца! До свидания. (Направляется к двери.)

Дзуня.Одну минутку! (Подходит к Помыкевичу.)Как бывший председатель «Нашей школы» будьте признательны мне за то, что благодаря мне стало, извините, скоро станет всем известно дело, которое наложило темное пятно на это уважаемое сообщество и его учредителей. Но об этом как-нибудь в другой раз. Не правда ли?(Берет шляпу.)

Помыкевич. Вы хотели ч-ч-что-то сказать?

Дзуня. Нет! Пока что ничего. До свидания, пане меценат! (Надевает шляпу.)

Помыкевич. Погодите! Присядьте на минутку, ибо... ибо я устал.

Дзуня. В таком случае, может быть, вполне достаточно, если вы одни присядете?..

Помыкевич. Нет, садитесь, пане товарищ. Ч-что вы знаете?

Дзуня. Вы о чем именно?

Помыкевич. О... о нашем поражении на Волыни...

Дзуня. Ну что ж! Отсутствие национального самосозна­ния у таких энергичных тружеников на народной ниве, как наш меценат Помыкевич хотя бы. Но об этом, может быть, уже и «Дело» писало.

Помыкевич. Нет, не то... Я бы назвал это отсутствием, ну, национальной солидарности... А вы... вы бы осмелились эту солидарность подорвать.

Дзуня. Никогда. Разве...

Помыкевич. Вот это самое, разве ч-ч-что...

Дзуня. Разве только в том случае, когда это необходимо для блага нации, господин меценат. Тогда и родной отец — не отец!

Помыкевич. Я понимаю вашу горячность. Но не на сло­вах ли все это?..

Дзуня. Пока что — на словах только...

Помыкевич (встает). Хе-хе-хе! Поздравляю вас, мо­лодой ч-ч-человек! И смотрите: в будущем никаких там слов; прошу на бумаге, по белому черным. Адье, мой дорогой концияиент...

Дзуня. Адье, адье, дорогая жертва плохо запрятанного контракта!

Помыкевич (испуганно) . Контракта? Боже мой...

Дзуня. Да, да! Обычный контракт, боже мой. Дело, по­нимаете, такое... В тысяча девятьсот двадцать первом году вы как председатель «Нашей школы» решили для блага нашего учреждения продать каменный дом Мурлыкевичей, который оценен в десять тысяч долларов. Продали вы его как человек добрый и чуткий человеку без гроша в кармане, доктору Забийкевичу за девять тысяч долларов в царских рублях. К сожале­нию, контракт где-то затерялся. И вот совсем случайно, господин меценат, в мои руки попал этот контракт...

Помыкевич. Ч-черт возьми, говорите!

Дзуня. Контракт продажи Забийкевичем этого дома вам, господин меценат Помыкевич...

Помыкевич. Это очередное ваше жульничество.

Дзуня. Извините! А я думал, что именно ваше.

Помыкевич. И — и вы нашли его...

Дзуня. У вас же на глазах, среди других не менее любо­пытных бумаг. Хотя бы дело о драгоценностях...

Помыкевич. Вы хотите...

Дзуня. Спрятать по крайней мере контракт в надежное место и таким образом успокоить общественное мнение. Это будет поступок честного националиста. Не правда ли, господин меценат?

Пауза.

Помыкевич. Пане товарищ!

Дзуня. Слушаю.

Помыкевич.

Дайте руку! Я считаю...

Дзуня. Что вы считаете?

Помыкевич. Ч-ч-что вы...

Дзуня. Что я...

Помыкевич. Очень, ну, ч-ч-честный человек и...

Дзуня. И...

Помыкевич. И я... я пришел к... к глубокому убеждению, что не должен разлучаться с таким... (пауза) с таким способным сотрудником.

Дзуня. Я давно пришел к такому убеждению.

Помыкевич. Знач-чит — мир между нами и дружба, а бумаги пусть лежат на своем прежнем месте?..

Дзуня. Да, можете быть спокойны. В моем кармане, госпо­дин меценат.

Помыкевич вытирает пот на лбу.

Помыкевич. Пане товарищ!..

Дзуня. Слушаю.

Помыкевич. Дайте руку! Вы очень, очень способный человек.

Дзуня. Ну, в этом вы уже убедились.

Помыкевич. Вы укра... То есть спрятали еще что-то?

Дзуня. Дорогой мой меценат! Сколько раз вы в привет­ственных речах говорили такие незабываемые слова: моло­дежь — надежда нации, ее цвет, ее будущее! Я слушал вас, и слезы невольно появлялись у меня на глазах. Я чувствовал тог­да невыразимое счастье, счастье молодости, счастье той поры, когда весь мир словно бы твой и тогда ничто не устоит перед тобой...

Помыкевич (посматривает на кассу). Да,,. Да... Что верно, то верно...

Дзуня. Вы говорили еще о нашем бедном народе и кровью своего сердца призывали его к энергичной борьбе за счастье, деньги, богатство. Каким огнем тогда загорались ваши глаза!..

Помыкевич. Да, да, вспоминаю...

Дзуня. И я вспоминаю, вспоминаю слова, которые вы словно огнем выжгли в наших сердцах: «Для нации, для родины, для нее и отец не отец, для нее грех не грех!» Это были слова!..

Помыкевич. И несмотря на это депутатом мне не уда­лось стать...

Дзуня. Это были слова... Меценат, вы должны были стать депутатом.

Помыкевич. Я тоже так полагал. Отсутствие националь­ной солидарности...

Дзуня. Меценат! Вы станете депутатом!

Помыкевич. Когда? Через ч-ч-четыре года? К тому времени бог знает что будет с сеймом. И только подумать! Пока еще никто из Помыкевичей не был депутатом...

Дзуня. Первым станет меценат Помыкевич...

Помыкевич. Господин депутат доктор Помы... Шутите, пане товарищ! Позвольте, это же фатально: на девятнадцать избранных быть двадцатым в списке. Да — это фатально!

Дзуня. Ну, не совсем. Не забыли ли вы, кто девятнадцатый в списке?

Помыкевич. Да ведь он сам не дает о себе забыть, ч-ч-чертова уродина, того и гляди принесет его черт сегодня во Львов...

Дзуня. Пусть только принесет! Меценатик дорогой, мы его на этот раз живым — ам — и проглотим.

Помыкевич. А у меня желание выпроводить его за двери.

Дзуня. Еще наступит для этого время. А пока что...

Помыкевич. У вас есть какой-нибудь план?

Дзуня. Давно подготовленный. А пока что вы должны отречься от Леси.