Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Галан Ярослав Александрович

Помыкевич. Ради кого же, позвольте узнать?

Дзуня. Ради отца Румеги, меценат, ради депутатского мандата...

Помыкевич. Может быть, вы... какой-нибудь менее гениальный план...

Дзуня. Меценат!

Пауза.

Дзуня. Я узнал от доктора Рудзинского, что здоровье отца Румеги совсем плохое. Еще два-три приступа и желчный камень разорвет печенку.

Помыкевич. А-а долго ли это еще может продолжаться?

Дзуня. Три-четыре года, хотя его

депутатский мандат окажется куда раньше в ваших руках.

Помыкевич. Любопытно! Так ч-что же, вы его отравить задумали?

Дзуня. Нет, меценат. Вы только завещание ему напи­шите.

Помыкевич. Позвольте, как же я напишу его, ч-черт возьми. Он уже два месяца своими проектами мучает.

Дзуня. Отец Румега сможет оставить дом свой бездетной жене, а фольварк, лес и сорок гектаров с нефтяными вышками пусть запишет, словно добрая фея из сказки, маленькой сирот­ке Лесе...

Помыкевич. Это... это был бы прекрасный поступок. Об этом написали бы даже в газетах. У вас неплохое воображе­ние, пане товарищ.

Дзуня. Воображение? Вы полагаете? Как вы недогад­ливы, меценат.

Пауза.

Меценат...

Помыкевич. «Нет, никогда! Никогда!

Дзуня. Даже за цену мандата?

Пауза.

Помыкевич. Даже...

Дзуня. Вы как следует не подумали о контракте...

Помыкевич. Она ведь... она...

Дзуня. Не будет весь век жить в нужде. Семьдесят зло­тых в месяц жалованья, ну и ваши подарки иногда — чулки или белье, сами понимаете.

Помыкевич. Вот ч-черт какой! А вам-то, собственно говоря, что из того?..

Дзуня. Пока что лишь щепотка вашей благодарности, меценат.

Помыкевич. А потом — вам понадобится и ее благо­дарность.

Дзуня. Браво, меценат! У вас голова еще работает, как у молодого. Верно, если дело удастся, подумаю всерьез и о Лесе.

Помыкевич. А если дело не удастся?..

Дзуня. Тогда по-прежнему будете покупать ей чулки, а в благодарной народной памяти останетесь лишь как посредствен­ный адвокат и бывший председатель «Нашей школы» в таин­ственном тысяча девятьсот двадцать первом году.

Помыкевич. Что мне в таком случ-ч-чае делать?

Дзуня. Стать на какое-то время пауком, который опу­тывает паутиной жирненькую жертву. Вы думаете, что отец Румега ради вас или своих проектов заходит сюда?

Помыкевич. Вы полагаете...

Дзуня. Я уверен в этом, меценат.

Помыкевич. У него ведь жена, ч-ч-черт возьми...

Дзуня. А у вас ее, меценат, нет?

Помыкевич. Моя — не считается со мной, не считаюсь...

Входит Помыкевичева.

Помыкевичева. Я могу знать, с кем это меценат не считается? Добрый день, господин Дзуня!

Дзуня.

Целую ручки.

Помыкевич. Это я о злых языках...

Помыкевичева. А ты, как всегда, сразу поверил...

Дзуня. Не беспокойтесь, милостивая пани. На сей раз речь шла о господине меценате, будто бы в решительный момент он не смог проявить предприимчивости, отваги и должного мужест­ва, чтобы пойти на жертвы. Думаю, меценат, вы теперь докажете, что это лишь обычный наговор наших врагов... Иду в суд, изви­ните, господа!

Помыкевичева. До свидания, господин Дзуня...

Дзуня. «Не питай, чого в мене заплакані оч i ...» (Выходит.)

Помыкевичева. Как вижу, у вас опять какой-то серьезный разговор с Дзунем, дорогой доктор. Вы до сих пор не поняли того, что своими вечными подозрениями компрометируете не столько меня, сколько самого себя.

Помыкевич. Ч-ч-честное слово, мы о тебе ни слова.

Помыкевичева. Честное слово адвоката? Вы даже перед женой не можете забыть, что вы адвокат.

Помыкевич. Милена, я о тебе самого луч-ч-шего мне­ния. Я ведь тебя знаю, очень хорошо знаю...

Помыкевичева. Что же ты знаешь обо мне?

Помыкевич. Ч-ч-что твоя любовь ко мне...

Помыкевичева. Ну и самоуверены вы, доктор. Вы полагаете, что ваша адвокатская особа может зародить в душе культурной отзывчивой женщины чувство любви?

Помыкевич. В таком случае пусть она сохранит по крайней мере уважение ко мне!

Помыкевичева. И этого вам вполне достаточно, до­рогой доктор? После этого вы еще будете удивляться, если я стану искать развлечения в обществе культурного, идейного человека?

Помыкевич. Это ты, Милена, про Дзуня?

Помыкевичева. А хотя бы...

Помыкевич. Тогда лучше ищи этого развлечения в обществе Рыпця или Пыпця!

Помыкевичева. Опять ваша ревность! И как вам дале­ко, доктор, до этого Дзуня, как вам далеко, доктор! Если бы у вас хотя бы крупица той амбиции, что у него, вы бы давно уже были депутатом.

Помыкевич. Депутатом? И с тобой Дзуня говорил об этом?

Помыкевичева. Могу ему только быть благодарной за то, что, уважая и сочувствуя мне, иногда он думает и о тебе!

Помыкевич. Ах, какой рыцарь благородный! Интересно все же: только ли с тобой он думает обо мне?

Помыкевичева. А вы полагали?

Пауза.

Нет слов, которыми можно было бы выразить всю глубину презрения к такому, как вы, толстокожему человеку. Меня бес­конечно удивляет, что вам удалось найти особу, которая за плохонькие чулочки...

Помыкевич. К ч-ч-ч-ч...

Вбегает с правой стороны Рыпця; высокий, волосы проволокой, глаза бегающие, галстук пестрой бабочкой.