Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
В итоге книгу Цветаевой мурыжили в Гослитиздате еще пять лет…
О том, правильно или нет поступила редакция «Литературной Москвы», напечатав стихи Цветаевой и статью о них Эренбурга, когда ее книга была уже сверстана и до выхода ее в свет оставалось совсем немного, существуют разные мнения. Приведем запись 11 июня 1957 года из знаменитых «Записок об Анне Ахматовой» Л. К. Чуковской о разговоре с Ахматовой, приезжавшей к ней домой десятью днями раньше:
«Поведала мне дурную новость: слухи о том, что однотомник Цветаевой, намеченный к изданию, отменен. „Вот и не надо было печатать Маринины стихи в неосторожном альманахе с неосторожным предисловием, — ворчливо сказала она. — Знаю, помню, вы защищали стихи и предисловие! Поступок доблестный и вполне бесполезный. Мнение ваше, или мое, или Эренбурга — кому оно интересно? А не выскочи „Литературная Москва“ преждевременно с двумя-тремя стихотворениями Марины — читатель получил бы целый том“. Я с упреком Анны Андреевны не согласилась. Нет сейчас ни у одного самого проницательного человека никакого способа понять — что преждевременно, а что в самый раз. Не выскочи „Литературная Москва“ со стихами Цветаевой — где гарантия, что мы получили бы целый том? А благодаря „Литературной Москве“ голос Марины Ивановны, столько десятилетий беззвучный в России, все-таки прозвучал» [688] .
688
ЧуковскаяЛ. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. М., 1997. С. 255–256.
В этом споре, как кажется, позиция Лидии Корнеевны предпочтительна.
Подробности того, как еще пять лет мурыжили книгу Цветаевой (выкинули из плана, назначали
2 декабря 1955 года — своей подруге А. А. Шкодиной:«<…> подготовку предполагаемого сборника закончила совсем, рукопись (в 2-х экз.) уже в Гослитиздате, первое впечатление приличное…» [689] .
27 апреля 1956 года — Э. Г. Казакевичу: «<…>я дерусь с Сергиевской [690] (это редактриса маминого сборника). Она выкинула из сборника несколько лирических стихов под предлогом непонятности… Я еще Эренбурга на них натравлю. И надеюсь, что мы объединенными усилиями покажем им кузькину мать — и выпустим книгу моей» [691] .
22 мая 1956 года — И. Г. Эренбургу:«<…> Гослитиздат должен был направить Вам рукопись маминой книги. Они, т. е. она, редакторша книги, Сергиевская, конечно, хочет выбросить несколько хороших стихов под самыми разными предлогами. И сама-то я уже по-моему достаточно исковеркала книгу, придав ей наибольшую, такую не свойственную маме обтекаемость, но когда туда же и рак с клешней, тогда делается совсем нестерпимо. В общем я ей сказала, что ни с ее мнением, ни с мнением редактора редакции, ни с мнением вообще каких бы то ни было редакционных работников я считаться не могу, не считая их достаточно сведущими в вопросах поэзии, и что предлагаю им обратиться с этими спорными стихами к Вам — как Вы скажете, так пусть и будет. Я не уверена, что они направили Вам и эти, спорные по их мнению — стихи, поэтому переписала некоторые из них на Ваш суд.
Стихи „Писала я на аспидной доске“ они считают непонятными — особенно последнее четверостишие. <…> А я считаю этот стих вообще одним из лучших.
„Занавес“ они считают непонятным.
И теперь „Германии“.
Эта дура (редакторша!) считает, что стихотворение направлено против Германии как таковой, а не против фашистской Германии, т. к. в нем ни разу не сказано слово „фашизм“. Будь мол оно озаглавлено „Фашистской Германии“… и т. д. По моему, это просто возмутительно! <…>.
Ах, Боже мой, как я счастлива, что Вы будете писать предисловие! Вы единственный, который может это сделать — и сердцем, и умом, и знанием ее творчества, и чистыми руками! А у остальных — если сердце есть, так в голове не хватает, умишко есть, так сердца недостает, а о чистых руках и говорить не приходится. Чаще же всего совсем ничего „не дадено“. И я злею с каждым днем. Очень хочется Вас увидеть. Когда будет минутка свободная — позовите меня, я очень Вас люблю!..» [692]
2 сентября 1956 года — И. Г. Эренбургу:«<…> мамина книга тихо продвигается по гослитовским дорожкам, оформление уже готово, видимо, скоро сдадут в печать. 31-го августа было 15 лет со дня маминой смерти. <…> В альманахе московских поэтов
6 марта 1960 года — И. Г. Эренбургу:«<…> на днях буду в Москве, пойду узнавать, в план какого столетия включена — если включена — книга. Здание издательства у меня на втором месте после Лубянки. Коридоры, лестницы, запах бумаг, расправ, клозетов» [694] .
1 июня 1961 года — В. Н. Орлову, литературоведу, которому было поручено новое составление и предисловие к книге Цветаевой, с чем он справился вполне корректно:«Меня тревожит одно обстоятельство — хоть и, может быть, я всего-навсего пуганая ворона: говорят, что „Октябрь“ готовит очередную атаку на Эренбурга за „Люди, годы, жизнь“ [695] — и за те же деньги на „Новый мир“, т. е. на Твардовского, так сказать за беспринципность в выборе печатаемого. Всегда, когда они нападают на Эренбурга, опасаюсь, наученная долгим опытом, за Цветаеву — как бы чего не вышло! А „выйти“ может так, что книжка не выйдет. Как тот раз было; Эренбург отлягался, а книжка застряла на пять лет» [696] .
689
Эфрон А.«А душа не тонет…»: Письма 1942–1975. М., 1996. С. 132.
690
Мария Яковлевна Сергиевская (1906–1962) — редактор Гослитиздата.
691
Эфрон А.Указ. изд. С. 138–139.
692
П3. С. 313–315.
693
П3. С. 323–324.
694
Там же. С. 392–393.
695
Имеется в виду публикация: Дымшиц А.Мемуары и история // Октябрь. 1961. № 6.
696
Эфрон А.Указ. изд. С. 178. 5 сентября 1961 г. книга М. Цветаевой «Избранное» с предисловием В. Н. Орлова была подписана в печать.
5 сентября 1961 года В. Н. Орлов телеграфировал Ариадне Сергеевне, что книга подписана в печать…
18 октября 1961 года Илья Эренбург написал ему: «Я не могу удержаться, чтобы не поблагодарить Вас за прекрасное издание стихов М. И. Цветаевой и за Ваше умное и тактичное предисловие» [697] .
6. Вокруг Бабеля
В мемуарах Эренбурга «Люди, годы, жизнь» есть такое признание:
697
П2. С. 507.
«Несколько раз в жизни меня представляли писателям, к книгам которых я относился с благоговением: Максиму Горькому, Томасу Манну, Бунину, Андрею Белому, Генриху Манну, Мачадо, Джойсу; они были много старше меня; их почитали все, и я глядел на них, как на далекие вершины гор. Но дважды я волновался, как заочно влюбленный, встретивший наконец предмет своей любви» [698] .
Эренбург называет эти два имени. И первым — Бабеля, встреча с которым состоялась в Москве в 1926 году.
698
ЛГЖ. Т. 1. С. 511.
Расстрелянного в 1940-м Исаака Бабеля реабилитировали одним из первых писателей — в 1954-м, когда еще в полной силе были маршалы Буденный (командарм 1-й Конной армии) [699] и Ворошилов [700] , ненавистники и гонители его «Конармии». В том, что реабилитация Бабеля осуществилась так оперативно, — немало случайности. Мне подробно рассказывала об этом вдова писателя А. Н. Пирожкова (она уже работала над мемуарами, которые напечатала потом в Нью-Йорке [701] ). В январе 1954 года Антонина Николаевна узнала, что создана комиссия по реабилитации людей, осужденных в «годы культа личности», как тогда выражались, и что возглавляет комиссию генпрокурор СССР Руденко. Она тут же написала ему письмо с просьбой о пересмотре дела Бабеля. Последовала переписка с прокуратурой, и летом А. Н. Пирожкову вызвали к следователю, сказавшему ей, что дело Бабеля «шито белыми нитками». Тогда же ее попросили назвать тех знакомых Бабеля, кто мог бы дать о нем хороший отзыв. А. Н. назвала вдову Горького Е. П. Пешкову, И. Г. Эренбурга и В. П. Катаева. Теперь, когда дело Бабеля достаточно подробно опубликовано [702] ,
699
Автор хулиганской статьи «Бабизм Бабеля из „Красной Нови“» (Октябрь. 1924. № 3. С. 196–197) про опубликованные А. К. Воронским рассказы Бабеля из книги «Конармия». В этой заметке Буденный позволил себе назвать Бабеля «дегенератом от литературы», за что получил от Горького достойную выволочку в «Правде».
700
Характерно, что когда 19 июня 1935 г. Сталин, получив из Парижа обращение французских писателей (А. Жида, А. Мальро и др.), ходатайствовавших о приезде на Антифашистский конгресс в Париж советских писателей Б. Пастернака и И. Бабеля, поставил этот вопрос на голосование Политбюро ЦК, то все члены Политбюро проголосовали «за», и только Ворошилов проголосовал «против» Бабеля (см.: Власть и художественная интеллигенция. С. 264–265).
701
Пирожкова А.Семь лет с Исааком Бабелем: Воспоминания жены. New York, 2001. С. 121–131. См. также: Бабель И.Собрание сочинений: В 4 тт. Т. 4. С. 357–570. См. также: Пирожкова А.Эренбург и Бабель // Вопросы литературы. 2002. № 6. С. 319–341.
702
См.: Поварцов С.Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля. М., 1996.
«Роль председателя выполнял Илья Григорьевич Эренбург. К нему я обращалась за советами, когда возникал вопрос об издании произведений Бабеля, не печатавшихся с 1936 года. Встречались мы довольно часто, пока велись переговоры по поводу однотомника „Избранное“, для которого Эренбург написал предисловие» [703] .
Предисловие Эренбурга начиналось с точной справки: «После длительного, почти двадцатилетнего, перерыва произведения Бабеля выходят в свет, и молодое поколение, не слыхавшее даже имени этого большого писателя, сможет познакомиться с книгами, которые поразили нас тридцать лет тому назад». Статья была написана с ясно понимаемой задачей — сделать все, чтобы цензура книгу не зарубила. Оттого так прямолинейны иные формулы, касающиеся жизни Бабеля: «Революцию он встретил, как осуществление того, что было ему дорого, и до смерти сохранял идеалы справедливости, интернационализма, человечности». Оттого не упущено ни одно восторженное высказывание о Бабеле из уст почитаемых в СССР классиков, будь то Горький, Маяковский или Ромен Роллан: «И есть нечто, сближающее Бабеля со всеми великими русскими писателями от Гоголя до Горького, — писал Эренбург, — гуманизм, стремление отстоять человека, оградить его радости, его надежды, его короткую, но неповторимую жизнь». Рассматривая написанное Бабелем в контексте русской прозы 1920-х годов и как бы предупреждая неподготовленных новых читателей, Эренбург подчеркнул, что Бабель рассказывал «необычайно о необычайном». Естественно, в статье Эренбург не мог не сказать и о бабелевской Одессе и о его ни капли не потускневшей «Конармии», хотя и антисемиты в ЦК, и ненавидевшие «Конармию» маршалы были в полной силе.
703
Пирожкова А.Семь лет с Исааком Бабелем. С. 132.
Отметим, что именно в предисловии Эренбурга впервые приводились выдержки из военного дневника Бабеля 1920 года, чудом спасенного его друзьями (текст дневника предоставила И. Г. вдова писателя А. Н. Пирожкова). Эти выдержки убедительно свидетельствовали о том, что «Конармия» — не плод «романтического вымысла» Бабеля, она порождена реальными событиями, свидетелем которых он был.
Сознательно не педалируя вопрос о трагической гибели Бабеля, Эренбург считал необходимым сказать об этом прямо: «В 1939 году по ложному доносу И. Э. Бабель был арестован. Рукописи его неопубликованных произведений, к сожалению, обнаружить не удалось. Бабель умер в 1941 году в возрасте сорока семи лет» (подлинный год гибели и факт расстрела писателя умышленно и официально утаивался вплоть до 1984 года).
Предисловие Эренбурга написано в 1956 году, а книгу, подготовленную Г. Н. Мунблитом, сдали в набор 8 января 1957 года.
Между тем в феврале 1957 года кочетовская «Литературная газета» в двух номерах поместила большую статью Ильи Эренбурга «Необходимое объяснение» — статью, в равной мере адресованную и советским, и зарубежным читателям. Понятно, что Кочетов, не терпевший Эренбурга и совершенно не разделявший его взглядов, никогда такую статью печатать бы не стал (вспомним его реакцию на статью «О стихах Бориса Слуцкого», напечатанную во время его отсутствия в Москве). Эренбург 23 марта 1957-го сообщал Полонской, что эту статью «Кочетов напечатал с глубоким возмущением, объявив своим сотрудникам, что она, как поганая мазь, „только для наружного употребления“» [704] . Объяснение кочетовского «либерализма» можно найти в письме Эренбурга Хрущеву для секретариата ЦК КПСС, отправленном 17 августа 1958 года:
704
П2. С. 434.
«Десятки миллионов читателей получают искаженное представление о моей литературной, политической и моральной позиции. Считаю нужным отметить, что некоторые мои статьи, на которые ссылаются критики, были мною даны в печать после того, как с ними познакомились товарищи из ЦК КПСС. Так, например, прежде чем опубликовать статью „Необходимые разъяснения“ [705] , я запросил руководящих товарищей, считают ли они своевременным и политически полезным ее опубликование» [706] .
705
Так в тексте. Судя по заголовку в рукописи седьмой книги ЛГЖ (см.: «„Люди годы, жизнь“ (Семь книг и один отклик)»), таково было первоначальное авторское название.
706
П2. С. 449.
С мнением «руководящих товарищей» Кочетов спорить не смел. Возможно, при обсуждении статьи Эренбурга в ЦК текст ее понес какие-то потери, но, зная Эренбурга, можно сказать, что он уступал, отчаянно сопротивляясь, и в печать шел текст на грани возможного. Сегодня эта статья кажется едва ли не банальной, но полвека назад каждый шаг к свободе высказывания давался кровью.
«Необходимое объяснение» вызвало и за рубежом, и в СССР разноречивые отклики. Для ЦК КПСС ее написание Эренбург мотивировал сугубо внешней необходимостью, хотя для него лично внутренние причины, мне кажется, были куда более значимы (Эренбург использовал любую возможность, чтобы растолковывать целесообразность перемен в стране, оспорить их противников, опровергнуть распространяемую ими ложь). Что касается внешних причин, то они у Эренбурга носили черты скорее государственные. На Западе у него было много противников. С одними (принципиальными противниками СССР) его отношения неизменно оставались непримиримыми. Споря с ними, он не старался их переубедить (обычный советский прием) — это были враги. Других — участников просоветского движения «сторонников мира», испытавших после доклада Хрущева на XX съезде КПСС и подавления венгерского восстания колебания, смятения и сомнения, — Эренбург, заинтересованный в укреплении и развитии движения, старался убедить: перемены в СССР при новом руководстве таковы, что ошибки и преступления прошлого не повторятся. Это несколько наивная, возможно, не вполне искренняя, исторически не подтвердившаяся позиция, но тогда иной у Эренбурга не могло быть. Бросить участие в международном движении он не хотел и не мог (именно эта позиция была основой его существования в СССР: я имею в виду не только жизненно необходимые для Эренбурга выезды за границу, но и самое его литературное положение — когда многочисленные противники из начальства Союза писателей с помощью аппарата ЦК затевали против него очередную кампанию, он обращался с жалобой к тем в высшем руководстве страны, кто, как он думал, понимал значение и пользу его работы, а это вынуждало противников на время поджать хвост).