Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
Почта, адресованная Эренбургу после его возвращения в СССР в 1940 году, — это письма известному и популярному писателю и общественному деятелю, человеку сложившейся судьбы, в которой бывали, конечно, периоды особых взлетов (скажем, годы войны или оттепели), но уже не бывало моментов, когда бы его жизнь утрачивала сложившуюся публичность.
Разумеется, вся читательская почта писателя отражает отношение пишущих к его «делам и дням» куда всесторонней, чем почта, помещенная в этом томе. Однако скажем сразу: при его составлении не ставилась задача дать широкую статистически выверенную картину отношения к Эренбургу, например, деятелей культуры, не говоря уже о широкой читательской аудитории в СССР и за его рубежами. Речь шла о потоке адресованных Эренбургу посланий его друзей и доброжелателей, что же касается явных и неявных врагов и недоброжелателей (а их у Эренбурга всегда было немало), то они писем ему не писали.
Поскольку том писем формировался на основе личного архива Эренбурга, т. е. фактически из числа
909
Отметим и резкое коллективное письмо в адрес Эренбурга в 1948 г., опубликованное в книге «Еврейский антифашистский комитет: 1941–1948» (М., 1996); однако это единственное письмо, напечатанное в книге без ссылки на источник, так что местонахождение материалов этого рода неизвестно.
Заметим, что фактически Эренбург, к которому запросто обращались сотни и тысячи людей, при внешней открытости и демократичности оставался внутренне закрытым человеком — масса людей с ним общалась, у него было много верных друзей и еще больше поклонников, но, что называется, открывать душу — это было не для него: по-настоящему близких его друзей можно перечесть по пальцам, и голоса их едва слышны в этой книге — они, как, правило, писем ему не писали, общаясь лично и по телефону…
Сначала цифирь, простая как мычание:
В этот том входит 606 писем и телеграмм [910] , подписанных 332 авторами.
Каждый из 205 авторов представлен всего одним письмом или телеграммой, 127 авторов представлены большим количеством писем — от двух до двадцати. Однако не по этому результату отбора следует судить о мере их близости к Эренбургу или удаленности от него: скажем, сохранилось всего одно письмо О. Г. Савича — самого его близкого друга — или одно письмо Г. М. Козинцева, которого Эренбург знал еще мальчиком.
910
Листающие книгу отметят, что последнее напечатанное там письмо имеет № 591, но 15 писем и телеграмм были включены дополнительно, когда она уже была подготовлена к печати, поэтому их номера снабжены буквенными индексами (скажем, 14а).
Теперь — про географию: из 332 авторов этой книги около ста — зарубежные корреспонденты Эренбурга (половина их жила во Франции).
Наконец, последнее — о полноте публикаций: для ста авторов напечатаны всеих сохранившиеся послания Эренбургу, а для двухсот авторов — только часть их писем ему.
В РГАЛИ в выделенной авторскойпочте Эренбурга (т. е. вне его многотысячной почты — военной, читательской и депутатской) хранятся письма всего 1300 корреспондентов. Понятно, насколько избранным является состав этого тома. Отбор шел по содержательности и значимости как писем, так и их авторов; конечно, наиболее ясным был отбор русской почты; что касается иностранной, которая еще не полностью переведена, то отбор этот не столь отчетлив.
Как уже было сказано, письма 1916–1939 годов сохранились лишь в копиях авторов, и таких поклонников «архивного» дела оказалось совсем не много. Их можно перечислить. Валерий Брюсов, сохранивший рукописный черновик письма 1916 года. Максимилиан Волошин, у которого в 1917 году болела рука, и он пользовался пишущей машинкой, а уж тут склонность к архиву сработала автоматически: приготовление машкопий не усложняло жизнь автора. Марина Цветаева сохранять черновики своих писем любила — так благополучно дошли до нас четыре наброска ее писем Эренбургу. Всеволод Мейерхольд одно свое письмо, рассорившись с Эренбургом, сразу же опубликовал, копия другого уцелела в его архиве, который
Вот, собственно, и всё. Вот, собственно, и все — кому книга обязана своим разделом «1916–1939», объединяющим эпохи перманентных катаклизмов. В письмах — отдельные штрихи, пунктир этих эпох, обрывки биографий…
Бесполезно сокрушаться, что большинство авторов писем ни черновиков, ни копий своих посланий не сберегали. Известная строка Пастернака («Не надо заводить архива…»), смысл которой ему ставят в заслугу как свидетельство несуетной скромности, не может не огорчать историков — без архивов нет исторический памяти (впрочем, в России ее нет и с архивами). Борис Леонидович, за редкими и уж очень важными для него исключениями (тоже не сбереженными), чужих писем не хранил, выбрасывал… Дело в нашем случае, конечно, не в Пастернаке, дело в Эренбурге — это он, привезя домой лишь самые любимые книги с автографами (даже тех, кого репрессировали), сжег все бумаги. Опасался оккупации Парижа немцами? Что ж, немцы обожали архивы и отовсюду вывозили их ящиками (как Тургеневскую библиотеку из Парижа), но они также могли и поделиться некоторыми материалами с тогдашним союзником партайгеноссе Кобой (у него имелись заслуги: он выдавал Гитлеру не письма, а людей). Возможно, однако, причина не только и даже не столько в немцах. Везти многолетний архив бурных лет в Москву, где никто не был застрахован от обысков и арестов, а уж Эренбург тем паче? И это после того, как большую часть его корреспондентов расстреляли? Помогать своим архивом НКВД перемалывать новых жертв и получать легкие награды за их «разоблачение»?..
И те, и другие лапы карательных органов, роющиеся в бумагах казненных или ожидающих казни друзей, одинаково омерзительны…
Кто из полновесно проживших свой XX век не знает, что бывают такие моменты, когда меньше всего приходится думать о спасении домашних архивов…
Почтовые архивы Эренбурга фактически начинаются с Отечественной войной, точнее, после возвращения писателя в Москву из Куйбышева на рубеже 1941–1942 годов.
Славы Эренбурга времен войны, славы, можно сказать, международной (а в рядах Красной Армии — совершенно беспрецедентной), сегодня практически уже не представить. Чтобы составить о ней хоть какое-то представление, надо немало рыться в тогдашних письмах и документах (устные рассказы сегодняшних ветеранов не столь информативны — все, кроме крови, в памяти не так отчетливо — подзабылось, перепуталось; сплошь и рядом ветераны говорят и думают готовыми клише…).
Людей, писавших Эренбургу за время Отечественной войны, не выстроить в один ряд: бойцы, офицеры, генералы и адмиралы, фронтовые советские и зарубежные корреспонденты, фронтовые же поэты, дипломаты, зарубежные деятели, эвакуированные москвичи, ленинградцы, киевляне и, конечно, — друзья, коллеги по культуре, товарищи… Такие списки не придумаешь нарочно — слишком неправдоподобно: сержант Тришкин и маршал Рокоссовский, Анна Ахматова и будущий «автоматчик» Союза писателей Грибачев, не вернувшийся в Ленинград Шостакович и вернувшийся в строй из окружения Долматовский, генерал де Голль и боец-казах Асхар Лехеров, заброшенный эвакуацией в Пермь Натан Альтман и Вс. Вишневский из блокадного Ленинграда, советские послы в Англии, Швеции и Мексике, Ю. Тувим из Нью-Йорка и Ж. Р. Блок, мучившийся в Казани, Таиров, с Камерным театром эвакуированный в Барнаул, и руководитель Еврейского театра Михоэлс по дороге из США, Эйзенштейн с Алма-Атинской киностудии и Вас. Гроссман из фронтовой поездки… Даже знаменитостей нелегко перечислить, где уж всех…
Эренбургу писали люди разного возраста, разной культуры, попросту — даже разной грамотности; большинство — на адрес «Красной звезды», а то и на солдатском треугольнике выведено, как приказ: «Москва. Эренбургу» — и доходило. Неграмотные диктовали умеющим писать друзьям; снайперы открывали боевой счет Эренбурга, на который заносили половину убитых ими фашистов; именем писателя называли свои машины лучшие танкисты… И все это не по приказу, а по личной воле. Эренбург слал на фронт табак, трубки, свои военные книжки. Регулярно выезжал в воинские части, случалось, навещал своих «друзей по переписке». Получить письмо от Эренбурга на фронте считалось так же почетно, как быть отмеченным в приказе Верховного главнокомандующего. Многих своих адресатов Эренбург хорошо узнал за годы войны и встречался с ними после Победы. Тысячи коротеньких писем на машинке (его почерк был почти нечитаемым) сохранили бойцы, вернувшись с фронта домой… Вот типичное письмо начала 1943 года — танкисту Ивану Чмилю (о дружбе с ним рассказывается в мемуарах «Люди, годы, жизнь» [911] ):
911
См.: ЛГЖ. Т. 2. С. 379–380.