Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

Фрезинский Борис Яковлевич

Таким образом, перевод книги Дж. Рубинштейна в России появляется, с одной стороны, когда литературно-общественная деятельность писателя неизвестна многим читателям либо знакома по сугубо предвзятым, исторически ошибочным и ложным оценкам, а с другой стороны, когда заинтересованному российскому читателю в принципе доступно практически все наследие писателя, которое раньше было за семью печатями.

Читателю русского издания книги Дж. Рубинштейна, думаю, интересно будет узнать, что его основательный, строго объективный, увлеченный и увлекательный труд пользуется большим успехом за рубежом (в США вышло уже два издания); одновременно с переводом книги в России готовится ее перевод в других странах. Об успехе, разумеется, можно судить и по обилию положительных рецензий (из широкого спектра откликов разных авторов — от Сульцсбергера до Парамонова — упомяну только статьи Р. Пайпса в литературном приложении к «Таймс» 4 октября 1996 года и Т. Венцловы в «Нью рипаблик» от 16 сентября 1996 года). Словом, книга Дж. Рубинштейна открыла англоязычным читателям в жизни и судьбе Ильи Эренбурга нечто совершенно им неведомое.

Название

книги («Tangled loyalties» — буквально: запутавшиеся верности) нелегко перевести на русский: русское «верность», как и «лояльность», не имеет множественного числа. Слово «верность» с конца 1930-х годов — ключевое в словаре Эренбурга. Так называется сборник его стихов, вышедший в Москве в 1941-м, так названы и два очень важных для Эренбурга стихотворения 1939 и 1958 годов; слово это возникает на самых исповедальных страницах мемуаров «Люди, годы, жизнь». Поэтому именно строка «Верность сердцу и верность судьбе» из стихотворения «Верность» точнее всего, как мне кажется, передает смысл, вложенный автором в название его монографии (такой перевод авторизован Рубинштейном, хотя, возможно, эта строка романтичнее того, как хотелось бы ему назвать свою книгу). Так из мыслимого автором переплетения выделяются всего две нити, но поэтические, следовательно, многозначные — на их столкновении построено немало трудно распутываемых коллизий в жизни и судьбе Ильи Эренбурга.

Мотив верности искусству и верности тому выбору, который, по мысли Эренбурга, сделала Россия в разгул революции, как и верности личному выбору писателя (он определился в 1931 году): верности республиканской Испании и демократической, антифашистской Франции, верности России, всем ее мукам XX века, — едва ли не главный в концепции книги Рубинштейна. Это, разумеется, не означает, что автор пытается спрямить биографию Эренбурга, обойти острые углы или огорчительные моменты (скажем, участие писателя в антиамериканской кампании конца 1940-х годов, инициированной лично Сталиным), но всякий раз Рубинштейн считает необходимым понять, почему все произошло так, а не иначе.

400 страниц основного текста книги Рубинштейна и 100 страниц примечаний (для специалистов и читателей, интересующихся подробностями, — не менее увлекательных) — это 13 лет работы: загадок и постепенных разгадок.

У Рубинштейна нет комплекса американских политологов, связанных с эпохой идеологического обеспечения холодной войны, он свободен в своих выводах и суждениях, и это существенно облегчило ему работу.

Мне кажется, что читательская аудитория этой книги в России будет широкой — каждый грамотный непредвзятый читатель найдет в ней для себя массу интересного. Конечно, российскому профессионалу книга Рубинштейна интересна прежде всего его западными раскопками. Их много: это и многочисленные свидетельства американской и израильской прессы, доклады посольства США в Москве Госдепартаменту, фрагменты неизвестных у нас воспоминаний Н. Франка, Л. Барзини, Г. Реглера, С. де Бовуар, М. Фриша, А. Гарримана, Р. Гомеса де ла Серны, М. Намира, секретарши А. Жида и т. д. Столь же интересны и часто цитируемые многочисленные интервью автору, хотя подчас создается ощущение недостаточной его критичности к этим сообщениям.

Книга строится как биографическое, нарративное повествование; в ее основе не поэтические домыслы, а добытые факты. Общая канва жизненной хроники Эренбурга и те акценты, которые делает в ней Рубинштейн, в целом не вызывают возражений. Жизнь Эренбурга (очень длинный и очень увлекательный роман) всесторонне охватить даже в такой серьезной книге невозможно. И все же разговор о публицистике Эренбурга 1918–1919 годов мог быть более подробным, как, впрочем, и обсуждение конструктивистских увлечений молодого Эренбурга (книга «А все-таки она вертится» и журнал международного авангарда «Вещь», издававшийся вместе с Эль Лисицким в Берлине в 1922 году, конечно, упоминаются, но мимоходом). Или сюжет, связанный с кризисом Эренбурга 1929–1931 годов (его истоками была суперпозиция идеологических ужесточений в СССР и международного финансового кризиса). В качестве основной причины, толкнувшей тогда Эренбурга в объятия Сталина, Рубинштейн рассматривает нарастающую фашистскую угрозу. Между тем помимо угроз и опасений были также иллюзии, и прежде всего иллюзия «революции с человеческим лицом» (такой увидел Эренбург Испанскую революцию в 1931 году), иллюзия «нового человека», в которую писатель заставил себя поверить, побывав в Кузнецке в 1932-м. Обе эти поездки (Испания и Кузбасс) необычайно важны в биографии Эренбурга, поскольку укрепили его на выбранном пути; они заслуживают большего внимания.

Две темы особенно близки автору книги и особенно тщательно им исследуются — тема «писатель и тоталитарное государство» и еврейская тема.

О взаимоотношениях Эренбурга с советской властью на Западе писали давно и много (особенно это занимало русских эмигрантов, скажем, Р. Гуля — когда-то дружившего с Эренбургом, а потом его возненавидевшего). В критическом плане эта тема в СССР была предметом лишь «разговоров на кухне». Интервью и зарубежные документы позволили Рубинштейну сказать здесь немало нового. Заметим также, что тема «Эренбург и советские диссиденты» впервые рассмотрена именно Рубинштейном — исторично и тщательно.

Еврейская тема применительно к Эренбургу казалась в СССР актуальной, когда заходила речь лишь о событиях 1948–1953 годов. Эренбург всегда подчеркивал, что он — русский писатель и проблема еврейства для него сводится к проблеме антисемитизма. В СССР все это было публично не обсуждаемо (само слово «еврей» считалось едва ли не запретным: да что Эренбург — в книге Ф. Левина «И. Бабель: Очерк творчества», изданной в Москве в 1972-м, не сыскать этого слова!). В западных публикациях последнего десятилетия еврейская тема применительно к Эренбургу обсуждалась — в эссе Ш. Маркиша, основанном на аргументированном

анализе литературных текстов [949] , в упомянутой книжке Б. Парамонова, наконец, в кишащей ошибками и предвзятостями книге Евы Берар именно еврейская тема (особенно сюжет 1948 года) стала главным мотивом осуждения Эренбурга. Отмечу, что уже и у нас появились публицистические выступления об этом (скажем, статья Б. Сарнова в журнале «Алеф» [950] ; сошлюсь и на свою полемику с М. Гореликом в журнале «Народ Книги в мире книг» [951] ). Дж. Рубинштейн уделяет еврейскому вопросу и эволюции взгляда Эренбурга на него много места (три главы посвящены этому целиком). Он подробно рассказывает о работе Эренбурга в Еврейском антифашистском комитете и о судьбе «Черной книги», об отношении писателя к государству Израиль (здесь помимо известной статьи Эренбурга «По поводу одного письма» и переведенных у нас воспоминаний Г. Меир впервые использованы чрезвычайно информативные мемуары на иврите М. Намира). В итоге читатель не может не понять, что если для Г. Меир пылкие проявления солидарности с Израилем десяти тысяч энтузиастов в Москве 1948 года самодостаточны, то Эренбург в своих действиях исходил из того, чем московские демонстрации на улице Архипова обернутся для всегоеврейского населения СССР. Обсуждая позицию Эренбурга, автор не переквалифицируется в адвоката — для него важна истина, а не положительная репутация героя во что бы то ни стало, и это придает его книге особую убедительность.

949

Маркиш Ш.Бабель и другие… Киев, 1996. С. 118–168.

950

Сарнов Б.Голос крови: Илья Эренбург и еврейский вопрос // Алеф. 2001. № 6–7. Февраль-март. С. 21–29.

951

См. публикации в журнале «Народ Книги в мире книг» (СПб., 2001) «Илья Эренбург — свидетель и жертва эпохи» — интервью с Б. Фрезинским (№ 31); Горелик М.Голда Меир и Илья Эренбург: Два символа еврейства (№ 32); Фрезинский Б.Еще раз об Илье Эренбурге, Голде Меир, антисемитизме и ассимиляции (№ 34).

Там, где Рубинштейн обладает меньшей документальной базой, он менее убедителен; применительно к еврейским сюжетам — это глава о детстве (само ее название «От черты оседлости до Парижа» ошибочно, ибо и Киев и Москва, где прошло детство Эренбурга, в черту оседлости, разумеется, не попадали; некоторые вещи в этой главе поправлены для русского издания, некоторые остались — скажем, деда Эренбурга автор называет Борис Аренштейн, хотя он был Беркой Зеликовичем Аринштейном, как писали киевские газеты в некрологах 1904 года). Понятно, что в больших работах мелких неточностей не миновать — но в процессе редактирования перевода большинство из них автором устранено, в необходимых случаях редактором сделаны соответствующие примечания.

Есть в книге Рубинштейна еще одна тема, которой не очень-то принято было у нас касаться, — тема личной жизни писателя. Американская традиция иная, и Дж. Рубинштейн описывает взаимоотношения Эренбурга с его женами и возлюбленными, основываясь на рассказах «очевидцев», и здесь, мне кажется, ему не всегда хватало такта (хотя, конечно, на фоне сочинений г-на Б. Носика это повествование может показаться скорее пуританским).

Книга Дж. Рубинштейна — итог многолетних и тщательных трудов — сочетает стремление к истине с любовью к герою повествования, а это, полагаю, принесет ей успех на родине Ильи Эренбурга.

2. «Случай Эренбурга» Бенедикта Сарнова [**]

«Случай Эренбурга» [953] — третий по счету в сериале Бенедикта Сарнова на тему «Писатель и власть (советская эпоха)». Первые — Зощенко [954] и Мандельштам [955] (теперь уже доработанный и переизданный) — написаны задолго до перестройки, а вышли при Горбачеве. Предполагались еще Маяковский и Гроссман. Эренбург — не исключался, но сделан только он (методом отпочкования от мемуаров — последней работы Б. Сарнова [956] ). Случаи поэтому разножанровые: Эренбург вот мемуарен (Гроссман тоже стал бы мемуарным, поскольку и с ним Сарнов встречался).

**

Впервые: Нева. 2005. № 10. С. 205–207.

953

Сарнов Б.Случай Эренбурга. М., 2004.

954

Сарнов Б.Пришествие капитана Лебядкина: (Случай Зощенко). М., 1993.

955

Сарнов Б.Заложник вечности: (Случай Мандельштама). М., 2005.

956

Сарнов Б.Скуки не было: Первая книга воспоминаний. М., 2004; Сарнов Б.Вторая книга воспоминаний. М., 2006.