Обагренная Русь
Шрифт:
— Погоди, — нетерпеливо поднял руку боярин. — И боле не перебивай меня, а слушай и запоминай. Знаешь ли ты Славна?
— Кто же его не знает? Пытал меня боярин, про тебя вызнавал.
— Вишь — боярин, а не князь. То его — не Ростислава проделки. И князь пребывает во тьме, ибо не знает истины. Белый свет застил ему боярин Славн. Сам же не во славу Киева, а себе одному на пользу вершит свои грязные дела. И тако скажу — не я, а Славн пожелал твоей смерти...
— Да на что я Славну?!
—
— Не было этого, — в испуге отшатнулся от Чурыни Стонег.
— Было, воевода, было. И ты, войдя во двор, тот разговор подслушал.
— Не слышал я разговора!
— Ой ли? — нехорошо засмеялся Чурыня и встал, — Ладно, не слышал, так не слышал. Прощай, воевода!
И он решительно шагнул к двери. Передернулся Стонег, в мольбе протянул к нему руки:
— А я как же?
— Ты не мой, а Славнов узник.
— Убьет он меня.
— Убьет, — подтвердил Чурыня и прикоснулся рукою к дверной скобе.
— Погоди, боярин! — завопил Стонег, — Не хощу я помирать, жить хощу.
— Сперва расквитайся с должком. А там и ступай, куды глаза глядят. Вольному воля, спасенному — рай.
— Страшусь я...
— Чего страшишься-то? Пойдем ко князю, я с тобою рядом буду. Поклянешься на кресте, что слышал Славна с Авксентием.
— Ой-ей-ей мне, — снова мелко затрясся всем телом Стонег. Еще немного осталось, еще чуть-чуть припугнуть его.
— Эй, стражник! — позвал, отворив дверь на улицу, Чурыня.
Переломился, упал животом наземь Стонег.
— Был я на дворе в тот день. И Авксентия слышал и Славна. Был, был, — говорил он со стоном, мотая головой.
Вынужденный Всеволодом отказаться от Киева, раздосадованный Роман возвратился в Галич, недолго побыл в нем и весною отправил гонцов в Краков сказать
Лешке и матери его Елене: «Мой и ваш враг Мечислав умер, и я за вас рад. Вы же помнить должны старый наш уговор. Я помог вам против Мечислава, ранен был и потерпел многие убытки. Отплатите мне за содеянное мною добро, а ежели нет у вас столько серебра и злата, то отдайте мне Люблин».
Все хорошо взвесил Роман, одного не учел: не тот уже был Лешка. Не слушался он матери своей, русской княжны, а больше следовал советам окружавших его алчных можновладцев.
Потешался Лешка над Романовыми гонцами:
— Вона чего вздумалось Роману! Злата и серебра захотелось, а не пора ли
Разгневался Роман. В самое больное место ранили его эти слова.
— Жгите, разоряйте и берите все! — сказал он дружине. — Еще поклонится мне Лешка, так ли еще поплачется! — и, собрав войско, двинулся к Сандомиру.
Пока шли через Волынь, погода стояла сухая и ясная, но едва приблизились к польскому порубежью, как зарядили затяжные дожди.
Не часто случалась в здешних краях весною такая непогодь. Ладно бы еще грозы, ладно бы ливень, а то легла на землю вязкая пелена, дороги расползлись, обоз с оружием и доспехами застрял в пути.
Не нравилось это Роману. Сидел он, нахохлившись, в промокшем шатре, слушал, как стучат по натянутому верху дождевые капли, злился.
Пришел печатник Авксентий, отряхнулся, как кот, — стряхнул с корзна холодные брызги; отроки следом за ним вкатили бочонок меда.
— Что это, что?! — взорвался Роман. Глаза его сузились.
Не узнавал Авксентий своего князя. Бывал он буен во хмелю, а в трезвости — спокоен и сдержан. Что случилось с Романом, не может быть, чтобы причиною тому была одна лишь распутица?..
Авксентий подал знак, и перепуганные отроки мигом выскочили из шатра.
— А ты?! — сверлил его острым взглядом князь.
— Тоже гонишь, княже? — с мягкой улыбкой, словно перед капризным ребенком стоял, улыбнулся печат ник. Улыбка подействовала на Романа, он промолчал и отвернулся. Авксентий сел напротив, уперев в колени ладони, ждал.
— С обозом-то как? — не оборачиваясь, через плечо спросил Роман.
— Послал гридней, — сказал Авксентий, — пущай помогут.
Роман кивнул.
— А коней?
— И коней взяли в поводу.
— Наказать бы им, чтоб не жалели. У ляхов не один табун возьмем, а пока нам к спеху. Опасаюсь я, не идут ли впереди войска Лешкины проведчики. Как бы в другой раз не угодить в засаду...
Роман вдруг резко повернулся, склонился к Авксентию:
— Вижу, по глазам вижу — с новостью пришел. С недоброй?
— Бог весть, — сказал печатник, — иная новость и недобрая, а потом добром оборачивается.
— Сказывай.
Поднеся ко рту кулак, печатник прокашлялся:
— Шел тут кружным путем человечек к Матфею. От ромеев.
— Ну?!
— Допросил я его. Ершистый оказался, гордый. Сперва и говорить со мною не хотел: старший князь-де у вас в Киеве, а ты кто такой?
— Ишь ты, — усмехнулся Роман. — Ты, Авксентий, ловок, ты из него небось все вытряс?
— Всё не всё, а кое-что вытряс. Взяли, вишь ли, латиняне Царьград.