Обагренная Русь
Шрифт:
Нахлобучил шапку и — за дверь. На всходе подстерегал его незаметно выскользнувший из избы Борис.
— Ты что, ты что? — отпрянул от него Сбыславич.
Прижал его Борис к стене, в лицо дышал луковым перегаром. Глаза бешеные; дергаются, подпрыгивают уголки губ. Говорил тихо, но каждое слово падало, как камень:
— Ты, Лексей, мне голову не дури. Ты меня знаешь. Неспроста явился — уходишь с угрозой. Но не сойти тебе со всхода, коли не выдашь всей правды. И не крути головой — крикнул я людишек своих, ждут они тебя на дворе. Знают людишки мои тихие проруби
— Что ты, что ты, Борис! — замахал перед собой руками Сбыславич. — Вроде и не подавали к столу медов, а зело пьян ты, сказываешь несусветное. Да еще прорубью угрожаешь... Просто ехал я мимо, гляжу — у Мирошкиничей свет. Дай, думаю, загляну. Дома-то у меня пустота, сам знаешь: ни жены, ни детей — тоска по вечерам, словом перекинуться не с кем.
— Будя, будя юлить-то, — оборвал его Борис и еще ближе придвинулся. — О чем говорить хотел с Димитрием? Почто с другими говорить не захотел?
— Боюсь я злых языков: услышат одно — разнесут совсем другое.
— Стращал ты его...
— Так это к слову пришлось, это от гордости. Обидно мне сделалось, шибко поносили вы меня. Тебе за дверь выгонять вздумалось, старостам, вишь ли, и того хуже — вязать меня. А за что вязать-то?..
Алексей Сбыславич помолчал.
— Ты правды хотел — вот правду тебе и сказываю. А что вы обо мне думаете, то для меня давно не тайна. Вот-де пришел безродный людин с Невоозера, никто его не знает, а Михаил Степанович к себе приблизил. Смекнули: приблизил — так неспроста, верный пес он у нынешнего посадника. Ходит по городу, вынюхивает и все, что вынюхает, несет своему благодетелю.
Нехорошо рассмеялся Борис:
— А ты умнее, чем я думал, оказался, Лексей. Слушал я тебя, и сердце надрывалось от жалости: бедный, бедный Сбыславич — и дом-то у него пуст, и друзей нет, и молва идет худая. Но всё-то в словах твоих ложь. А еще худо ты обо мне подумал: поверю-де я твоим байкам, слезу уроню, отпущу с миром. Да зря — отродясь не ронял я слезы, другие слезами горькими умывались. Умоешься и ты, Лексей, кровавой слезой.
Железо на железо натолкнулось. Но не равен был поединок: Борис на своем дворе, и полностью во власти его Сбыславич. А то, что угроза Борисова не пуста, не сомневался Алексей. И верно — есть на Вол хове тихие проруби, никто тела его искать в них до весны не догадается.
— Одолел ты меня, Мирошкинич, — сказал, задохнувшись от злобы Алексей. — В другом месте и в другой раз я бы тебя одолел.
— Еще бабка надвое сказала, — отвечал Борис. — Только сызнова не юли — многое мне про тебя известно.
Ох как не хотелось ему признаваться — от бессилия до немоты сжал кулаки Сбыславич:
— Верно, неспроста заглянул я в вашу избу. Не через меня, через других проведал Михаил Степанович, что хотите вы Димитрия выкрикнуть в посадники.
— А еще?
— Еще говорил Степанович, что вы мутите новгородских простцов, что ежели подтвердится его догадка, то пошлет он вестунов ко Всеволоду, чтобы привести вас к порядку.
— Тебе проверить поручил?
—
Борис поскреб подбородок: та-ак. Долго думал.
— Вот теперь хоть не вся, но половина правды нам ведома, — сказал он.
— Вся правда, вся, — торопливо заверил его Сбыславич.
— Твоя-то вся. Да не ты один советчик у Михаила — нам бы Лазаря пощупать. Да Звездана.
— Те высоко. До тех я не доберусь...
— Сами пощупаем, — сказал Борис и отстранился от Алексея. — Иди, боле тебя не держу.
— Нешто отпускаешь?! — обрадовался Алексей. Борис засмеялся:
— Выкупать тебя завсегда поспеем. Смекнул ли?
— Как не смекнуть!
— Вот и помалкивай, — Борис помедлил. — А в гости к нам приходи, чего ж не прийти-то?
— Нагостился уж, — махнул рукой Алексей и, внезапно огрузнув, на неверных ногах сошел с крыльца.
2
Бурлил, ревом толпы и бесчинствами полнился Новгород. С Великого моста головою об лед сталкивали Михайловых людей.
Звездану бы порадоваться, что сами новгородцы кончают с коварным своим посадником. Но кричали взъерошенные толпы:
— Не хотим Михаила Степановича. Димитрия Мирошкинича хотим!..
Это куды же Димитрию в посадники? Михаил Степанович у Звездана в крепкой узде, а Димитрий придет — не оберешься лиха. Прикидывается он овечкой.
Михайловы доводчики шныряли по городу, искали зачинщиков. В порубах было тесно — узников бросали куда придется, рыли новые ямы. Перепуганный Святослав безвыездно жил на Городище.
Бесполезно пытался успокоить людей владыка. Бесполезно взывал с амвона к их благоразумию.
Теперь, что ни день, собирались у Митрофана вместе боярин Лазарь и Звездан. Сидели, думали, ничего не придумали. По-старому управлять Великим Новгородом они уже не могли.
Как-то застал их во владычной палате Михаил Степанович.
— А я только что от князя, — сказал он тускло. Сел, распахнул на груди шубу; лицо растерянно, в глазах — лихорадочный блеск.
Владыка Митрофан глядел на него, прищурившись, молчал. Тихо горели лампады. От только что истопленной пристенной печи исходил сухой березовый жар.
— Почто безмолвствуешь, владыко? — не выдержав укоризненной тишины, вскинул голову посадник. — Скажи, како мыслишь?..
— А ли не все сказано? — кивнул за окно Митрофан. — Простцы, да ремесленники, да купцы, да бояре, иже с ними, принесли слово свое ко святой Софии — тебя свергнуть хотят, требуют Димитрия.
— Про то всяк знает. Но не простцы вершат свободную волю Новгорода.
— Кто же?
— Ты, владыко.
— А не тобою ли допрежь того против меня настроены были посады и слободы? Не ты ли подбивал на меня Совет, когда призывал бояр и кончанских старост не слушаться их духовного пастыря, ибо посажен он не волею самих новгородцев, но силою и прислан из Понизья, дабы укреплять неугодные святой Софии новые порядки?.. А нынче сам пал жертвою своих козней и ко мне поспешаешь за помощью? Чем помогу я тебе, ежели слово мое втоптано тобою в навоз?