Обделенные душой
Шрифт:
— Так вы... против расплетения?
— Я против решений, которые хуже самих проблем. Знаешь, как те старухи, что красят волосы в иссиня-чёрный цвет, чтобы замаскировать седину.
Риса окидывает взглядом помещение и сразу понимает, почему его хозяйка привела такое сравнение. Они находятся в задней комнате парикмахерской, оборудованной по старинке — с огромными сушилками для волос и чёрными раковинами с выемками для шеи. Хозяйка представляется: Одри, владелица салона «Блондинки и болонки» — заведения для клиентов, которые ни за какие блага
— Ты не поверишь, какие суммы эти чудачки согласны платить за стрижку и укладку, лишь бы их разлюбезной чихуахуа было позволено сидеть у них на коленях.
Одри окидывает Рису оценивающим взглядом, словно потенциальную клиентку.
— А знаешь, хоть мы сейчас и закрыты, но я не прочь поработать сверхурочно. Кажется, тебе не помешали бы кое-какие перемены во внешности.
— Спасибо, — отвечает Риса, — но я себе и такая нравлюсь.
Одри хмурится.
— А я-то думала, что у тебя инстинкт самосохранения помощнее!
— Что вы хотите этим сказать?! — негодующе вскидывается Риса.
— Ты что, правда думаешь, что надвинула капюшон — и всё, тебя никто не узнает?
— До сих пор он неплохо справлялся с задачей.
— Не пойми меня превратно, — говорит Одри. — На сообразительности и инстинктах можно выезжать долго, но когда человек становится чересчур самоуверен и думает, что ему ничего не стоит перехитрить любую власть — жди беды.
Риса бессознательно потирает запястье. Да, она считала себя слишком умной, чтобы попасться в ловушку орган-пирата, и в результате прямо в неё и угодила. Перемена во внешности конечно же послужит ей на пользу. Так почему же она упрямится?
«Потому что тебе хочется выглядеть такой, какой тебя видел Коннор».
Риса едва не ахает при этом откровении. Коннор настолько занимает все её мысли, что это мешает ей принимать здравые решения, причём Риса этого даже не осознаёт. Нет, нельзя допустить, чтобы чувства помешали выживанию!
— И что будем менять? — осведомляется Риса.
— Доверься мне, детка, — улыбается Одри. — Когда я закончу, ты станешь совершенно другим человеком!
Вся процедура занимает около двух часов. Риса опасается, что Одри сделает её блондинкой, однако мастерица лишь придаёт каштановым волосам девушки более светлый оттенок, мелирует их и добавляет лёгкий перманент.
— Многие полагают, что самый радикальный способ преобразиться — это выкрасить волосы в новый цвет, — разъясняет Одри. — Но это не так. Важна структура волос. Да, собственно, волосы не играют такой уж большой роли. Глаза — вот что главное. Большинство людей не отдают себе отчёта, что их узнают прежде всего по глазам.
И Одри предлагает Рисе сделать инъекцию пигмента.
— Не беспокойся, у меня есть сертификат. Я проделываю эту процедуру каждый день, и до сих пор никто не жаловался — кроме тех, кто жалуется всегда и по любому поводу.
Одри принимается судачить о своих постоянных
— Что вы делаете? Пустите меня!
Но Одри лишь усмехается:
— Боюсь, детка, не получится. — Она поворачивается и берёт что-то — Риса не видит, что.
Только теперь до Рисы доходит, что Одри никогда и не думала помогать ей. Она собирается сдать её властям! Один звонок — и полиция тут как тут. Какая же Риса дура, что доверилась ей! Как можно быть такой слепой!
Одри возвращается к своей жертве, держа в руке жутковатого вида инструмент — что-то похожее на шприц, но не с одной, а с дюжиной игл, образующих маленький кружок.
— Если клиента не обездвижить, он может дёрнуться во время процедуры, даже неосознанно схватиться за инжектор и повредить роговицу. Так что я зафиксировала тебя ради твоей же безопасности.
Риса испускает дрожащий вздох облегчения. Одри думает, что девушку встревожил вид инжектора.
— Успокойся, дорогая. Капли, которые я закапала тебе в глаза, творят чудеса. Уверяю, ты ничего не почувствуешь.
Внезапно глаза Рисы наливаются слезами. Эта женщина и вправду помогает ей! Риса чувствует себя виноватой за свой приступ паранойи, и неважно, что Одри никогда не узнает о нём.
— Почему вы помогаете мне?
Одри отвечает не сразу. Она сосредоточенно делает впрыскивание, причём Риса даже не знает, какого цвета будут её глаза — мастерица лишь пообещала, что ей понравится. От Одри исходила такая уверенность, что девушка поверила. На одно мгновение Рисе чудится, что её расплетают, но она тут же гонит от себя это ощущение. В отличие от бесстрастных профессионалов-хирургов во всём существе Одри сквозит глубокое сочувствие.
— Я помогаю тебе, потому что это в моих силах, — говорит Одри, принимаясь за второй глаз. — И ещё из-за своего сына.
— Ваш сын... — Кажется, Риса догадывается. — Вы его...
— Расплела? Нет. Нет и ещё раз нет. Я полюбила его в то самое мгновение, когда обнаружила на своём пороге. Мне и в страшном сне не могло бы присниться отдать его на расплетение.
— Он был аистёнком?
— Да. Его подкинули к моей двери в самой середине зимы. Слабенький, недоношенный. Вообще счастье, что он выжил. — Одри замолкает и наблюдает за действием пигмента, а затем принимается за наложение второго слоя. — В четырнадцать лет ему поставили диагноз — рак желудка, метастазы распространились на печень и поджелудочную железу.