Обед у людоеда
Шрифт:
– Володечка, – робко сказала я.
– Дома побеседуем, Лампа, – сердито бросил майор и велел: – Давайте, господа душегубы, выходите по одному.
Валерию и Бориса Львовича увели. Зюка ушла на второй этаж и, очевидно, рухнула с мигренью в кровать, Ириша, радостно напевая, убежала. Куда делись Андрей Корчагин и Дубовский, я не заметила. Мы с Родионом остались одни. Громов преспокойно налил себе рюмку коньяка.
– Ну и зачем вам понадобилось нанимать меня? – сердито поинтересовалась я.
– Эффект палки, – рассмеялся Родион.
– Что?
– Ну, когда засовывают в змеиную нору
Я не нашлась, что возразить, и только спросила:
– Володю ты откуда знаешь?
Громов аккуратно надкусил яблоко безукоризненно белыми зубами.
– Встречались. Не все же в МВД такие суки, как Дубовский, попадаются и настоящие парни.
– А где же дневник Жанны?
– Думаю, его на самом деле не существует, – задумчиво ответил Гвоздь, садясь за стол. – Никита придумал про записи, чтобы посильней напугать Валерию и содрать с нее побольше «капусты».
– Значит, они искали то, чего нет?
– Выходит, так. Кстати, роман с Дубовским длился у Жанны достаточно долго, и, надо сказать, он ей доверял. Хотя странно. Наш гадкий Ленечка собрал компромат почти на всех окружающих, впрочем, мне он сказал, будто хотел даже жениться на Малышевой. Не знаю… Омерзительный тип, готовый за деньги на все!
– Ты сам не лучше, – пустилась в атаку я, – позвал в комнату палача, да еще в жутком кровавом фартуке!
Родион захохотал так, что зазвенели рюмки.
– Ой, Лампа, с ума сойти! Спасибо кинематографистам, воспитали в наших людях твердую уверенность – у крутых бизнесменов обязательно есть «вешатель и душитель». Вот Борька и перепугался до потери самоконтроля. Если хочешь знать, «палач» этот – мой садовник Женя. Милейший, добрейший мужик, обожает домашних животных и прикормил в саду, по-моему, всех бездомных российских кошек. Да он никого никогда в жизни и пальцем не тронул! Но господь наградил его специфической внешностью, вот и пользуюсь иногда! А фартучек! Правда, здорово? Он еще иногда перчаточки садовые натягивает до локтя и берет секатор. Да что там Лямин, знаешь, какие крутые ребятки ломались при виде Жени! Теперь все понятно?
– Все!
– А я, честно говоря, думаю, ну почему Гребнев не унюхал запах цианида? Отчего не насторожился?
– У него был жуткий насморк, – вспомнила я, – без конца хлюпал носом!
– Ага, – кивнул Родион, – теперь остается только одна проблема: что готовить на праздничный стол по поводу Нюшиного освобождения.
– Здорово ты, наверное, Аню любишь!
Родион отложил яблоко.
– Может, и люблю, сам не знаю, только это за ботиночки.
– Не понимаю…
– Нюша ко мне на зону исправно ездила, хотя могла и не стараться, штампа в паспорте нет. В лагере ее в очереди выкликали знаешь как? Сожительница осужденного Громова! Но она каждый месяц являлась на свиданку сначала с пузом, потом с Иришкой, ни разу не пропустила. Один раз приехала в декабре, передачку привезла под Новый год. Отец мой уже к тому времени был покойник, а матушка – инвалид, только от Нюши можно было продуктов ждать. А на зоне
Он махнул рукой и добавил:
– Так вот – за ботиночки! Понимаешь?
Я кивнула. Да, это я понимаю.
Эпилог
Анну, естественно, отпустили. Ириша доучивалась в школе и сдавала экзамены. Нюша занималась квартирой, дарственная обратного хода не имеет, но сидящий под следствием Борис Львович безропотно подписал все необходимые для продажи бумаги.
На нас пролился дождь подарков. Мне, несмотря на сопротивление, преподнесли норковую шубку. Лизавету завалили горами барахла и тоннами косметики, Кирюшка получил видик, музыкальный центр, ноутбук и роликовые коньки, при виде которых у меня чуть не приключился инфаркт. Впрочем, в Филатовской больнице мы уже были как родные… Кроме того, Аня дала детям еще по сто долларов, как она выразилась – «на чипсы». Апофеоз всему – три пятидесятикилограммовых мешка самого дорогого собачьего корма и несколько ящиков кошачьих консервов. Наши звери теперь обеспечены едой на год вперед.
Ясным майским вечером я лежала на диване, мирно читая новый роман обожаемой мной Поляковой. Легкий скрип привлек мое внимание, я подняла голову. Через открытую балконную дверь в комнату вступил кенгуру. Как ни в чем не бывало он запрыгал по ковру.
– Лиза, Кирюшка, Ира! – взвизгнула я, забиваясь с головой под плед. – Помогите, глюк атакует!
Дети влетели в спальню.
– Абзац, – выдохнула Ириша, – а я думала, у Лампудель крыша съехала!
– Она живая! – зашлась от восторга Лизавета. – Ой, какая дусенька!
– Он, – поправил Кирка, – кенгуру – мужчина.
– Да какая разница, – удивилась Ириша, – он, она, оно… Откуда ты взялся?
Кенгуру сложил лапки и смешно хрюкнул.
– Ой! – взвизгнул Кирка. – И чего нам с ним делать?
В этот момент прозвенел звонок.
– У нас нигде вода не течет? – с тревогой спросила я.
– Вроде нет, – буркнула Ира.
– Здесь пришла хозяйка кенгуру! – заорала Лиза.
Мы вылетели в прихожую. Худенькая темноволосая девушка смущенно переминалась в прихожей. Недоразумение выяснилось вмиг. Ее зовут Таня Кротова, работает в театре зверей у Натальи Дуровой, а в нашем доме снимает с конца марта квартиру. Вместе с Танечкой живут кенгуру и две обезьяны… Макаки умеют открывать балкон и иногда, когда хозяйка ненадолго оставляет их одних, начинают безобразничать. Балконы в наших домах понатыканы тесно, для обезьян и кенгуру это не расстояние, вот они и скакали, доводя до умопомрачения меня, алкоголика Зотова и модную бабульку Анну Ивановну. Стоит ли упоминать о том, что в театр Натальи Дуровой мы ходим теперь со служебного входа?
Да, еще одно. Володя не разговаривал со мной несколько дней, но я, чувствуя свою вину, целую неделю подряд пекла для него кулебяки с капустой. Как известно, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, и майор в конце концов сменил гнев на милость.