Объект «Кузьминки»
Шрифт:
Я подошел ближе и, сам того не желая, прислушался.
– Говорил же тебе нарколог – не перестанешь пить, через пару лет на городском кладбище окажешься! У тебя же почки слабые… а ты…
Репер только расстроенно и быковато поводил головой. И чтобы хоть немного придержать ее на крутых поворотах, иногда резко осаживал:
– Мать, смирись!
Остальные малолетки сидели на парапете со сдержанно-возмущенными лицами, и терпеливо дожидались, когда она перестанет “ремонтировать” своего сынишку и свалит подобру-поздорову
– И участковый говорил: будешь пить – сядешь! У тебя же условный срок еще не закончился… ты на суде что мне обещал?..
– Смирись, мать! – репер поднялся, по-дружески приобнял ее за плечо и стал уводить в сторону, подальше от своей размеренно излучавшей грубую подростковую неприязнь тусовки.
– …сколько я могу за тобой бегать? Из дерьма тебя этого вытаскивать! Скорей бы в армию забрали, что ли. С глаз моих долой…
– Смирись, мать, лучше смирись…
Светка-Дебаркадер совсем не походила на динамистку.
Договорились мы с ней накануне быстро и легко. Даже приготовление ужина успели обсудить. В общем, ничто не предвещало… и хоть нет такой заповеди: “Не опоздай!” – если бы она была, я бы выполнял ее свято и неуклонно, так как сам никуда и никогда, преимущественно, не опаздываю. (Интересно, как это у меня сочетаются в одной фразе “никогда” и “преимущественно”… Вот он – спрессовавшийся в моей голове за долгие годы всяческих злоупотреблений – “корпускулярный хлам, которым говорим”, как написал один талантливый поэт, по слухам – жуткий пьяница.)
Видимо, поняв, что увести сына домой у нее сегодня не получится, рыжеволосая женщина сняла со своего плеча его руку, вырвалась и сразу же перешла на крик:
– Иди домой! Сейчас же иди домой! Когда ты только перестанешь с уродами этими по улицам разгуливать?! С утра до вечера по дворам с ними шляться?!
После очередного, произнесенного почти автоматически “мать-смирись-смирись-мать-мать-смирись”, парнишка, зачем-то потерев кулак о свою широкую реперскую штанину, резко ударил рыжеволосую женщину по раскрасневшемуся простоватом лицу.
Это был – судя по звуку – не легкий показной хлопок. Не пощечина. Это был нормальный увесистый удар средней силы, какими обычно обмениваются на школьных дворах или в туалетах повздорившие молодые люди.
Женщина после удара даже не ойкнула… она слегка наклонила голову и как-то заученно и сиротливо закрылась рукой. Второго удара не последовало. Репер, по всей видимости, не желая раздувать скандал и усугублять ситуацию, отошел от матери и вернулся на свое насиженное место.
Чудик с осоловелыми глазами, не глядя на него, подвинулся и, без тени всякого осуждения, уважительно произнес:
– Ну, ты, Спайдер, исполняешь…
Репер осмотрел костяшки пальцев, легонько потряс кистью правой руки и угрюмо подытожил:
– А то!
Что тут скажешь? Да, в общем-то, ничего.
Я
Желающих вмешаться, однако, не нашлось. Репер с чудиком перекинулись между собой парой незначительных фраз, набычились и дружно замолчали.
Рыжеволосая женщина постояла какое-то время в отдалении, потом сделала неуверенный шаг в сторону своего сына, видимо, желая что-то сказать ему на прощание, но передумала и, дабы не нарываться на повторную грубость, медленно стала уходить в темнеющую глубь жилого московского микрорайона, наполненную вечерними приглушенными звуками и назойливым гудением свободно летящих в этот поздний час по Рязанскому проспекту автомашин.
Прождав у метро еще не менее получаса, но так и не дождавшись коварной и необязательной Светки-Дебаркадера, я тяжело вздохнул, развернулся и пошел следом за одинокой рыжеволосой женщиной дорогой материнской скорби, слез и моих “матримониальных” разочарований.
9
Я заметил, что сколько ни пью,
Все равно выхожу из запоя.
Я заметил, что нас было двое.
Я еще постою на краю.
Роскошный забухал.
Когда стало просто неприлично продлевать за деньги “больничный” и хоронить своих близких и родных (фиктивно, разумеется), ему пришлось выйти на работу, где он, дожидаясь темноты, выпивал две-три банки слабоалкогольного коктейля, заедая их специальными, забивающими запах таблетками (кажется, они называются “Антиполицай”) и мятной жевательной резинкой.
Потом, уже вечером, Сережа покупал литровую бутылку водки и за ночь выжирал ее практически всю, в гордом одиночестве, запивая пивом и тем же баночным коктейлем.
К утру, как, впрочем, и на протяжении всей суточной смены, толку от него не было абсолютно никакого. Роскошный через раз отвечал на вызовы по рации, почти не участвовал в сборе денег за “дополнительную” охрану палаток и совсем потерял контроль над многонациональным, торгующим у метро контингентом.
Мне пришлось брать весь “бизнес” в свои руки. Рад этому обстоятельству я, само собой разумеется, не был.
Как того и следовало ожидать, я сразу выказал неполное профессиональное соответствие высокому званию наемного блюстителя порядка и истинного защитника чужих, да и своих собственных, коммерческих интересов.