Объект «Зеро»
Шрифт:
– По размещению людей: погодные условия пока позволяют нам обойтись палатками и навесами. Я надеюсь, что главы диаспор возьмут это на себя, да? Если будут возникать конфликтные ситуации, то… Гриша, Панкратов!
Вскочил молодой курносый парень, блеснул улыбкой.
– То по всем вопросам – вот к нему. Да, и неплохо бы провести перепись. Это, конечно, не горит, но сделать надо. Сержант Елисеев!
Я, не успев удивиться, приподнялся со своего камня:
– Здесь!
– Переписью займетесь вы. Думаю – справитесь. И, наконец, еще одно: рабочая сила. Кто представляет Корпус спасения?
Возникло
Акка кивнула.
– Стало быть, старших нет. В таком случае весь Корпус объявляется временно мобилизованным.
– Домина Анна! – вдруг подал из-за моей спины голос Лускус. – Позвольте два слова!
Нахмурившись, Акка снова кивнула.
– Я – Лускус, ребята вон… – одноглазый кивнул на желторобников, – меня знают. Вот чего хочу сказать: мы тут бригады сформировали, пока суд да дело. Добровольные. Добры то есть. Завалы разбираем, людей вытаскиваем, в общем – работаем. Предлагаю это дело узаконить. Как говорится, все способные держать оружие – милости просим к нам. Готовы работать на благо колонии. Единственное условие – каждый добровец должен получать пайку и ночлег. Годится?
– Инициатива снизу, – изогнула бровь Акка. – Что ж, похвально и очень своевременно. Вы… Лускус, да? Вы назначаетесь командиром добровольных бригад колонии. Ваши условия будут выполнены. Но нам надо знать, сколько у вас людей.
Одноглазый замялся.
– Пока, на глазок, тысячи полторы, но уверен – к следующему Соколу будет много больше.
– Соколу? – удивилась Акка.
– Совету колонии, – Лускус широким жестом обвел собравшихся.
– Что ж, пусть будет Сокол. А теперь – вопросы, жалобы, предложения? Может, тут есть люди, специалисты, которые готовы предложить свои знания и умения на пользу колонии?
Все зашумели, заговорили. Поднялся пожилой невысокий мужчина с всклокоченными седыми волосами и живыми, блестящими глазами. Одет он был в желтые штаны заключенного, но вместо робы его худые плечи покрывала черная куртка техника, явно чужая.
– Извините, меня зовут Желтовский. Петр Янович Желтовский. Когда-то там… в общем, я социолог, доктор социологии. У меня один вопрос… Когда придет помощь? Неужели Земля нас бросила?
И сразу стало тихо, так тихо, как бывает перед бурей.
Акка уперла сжатые кулаки в расколотый пластик столешницы, помолчала и негромко сказала:
– Мы не знаем, когда точно придет помощь. Но мы точно знаем, что она придет. Все, другого ответа у меня нет и не будет. И еще: я хочу, чтобы каждый из колонистов, каждый из выживших хорошо понимал – помощь помощью, но это теперь ваша… наша планета. Мы сами – сила, мы сами – Земля. И покуда не прилетят спасатели, поможем себе сами.
– Я понял, – прошептал Желтовский. – Почту за честь быть полезным колонии.
– Ай да домина Анна! – крякнул Лускус. – Сейчас добровольцы толпой повалят…
И точно: один за другим вставали люди, в основном из желторобников, называли себя и предлагали свои услуги. Мне больше других запомнились рыжеватый короткостриженый немец по имени Зигфрид Шерхель,
Гульнара начала было путано объяснять, за что она попала в лагерь, но Акка коротким жестом остановила ее:
– Это не важно, госпожа Набиева. Давайте оставим прошлое – прошлому. Возможно, когда-нибудь у нас появится время и желание вспоминать, но только не сейчас.
– Что-то наши мутнокруты помалкивают, – пробормотал себе под нос Лускус и, уже обращаясь ко мне, сказал: – Ты, браток, если чего, за костыль сразу хватайся и лупи всех без разбору, а то затопчут тебя…
– В смысле – «если чего»? – Я повернулся и удивленно вытаращился на одноглазого. Действие стимулятора заканчивалось, и соображал я туговато.
– А ты думаешь, эта кодла, – Лускус кивнул на плотную группу желторобников, скучковавшуюся в самом углу площадки, у одного из костров, – просто так сюда приперлась? Не, будет буча. Вот увидишь – будет.
Наверное, он знал в тот момент гораздо больше, чем все остальные. Иначе как объяснить такую уверенность? Впрочем, лучше расскажу обо всем по порядку.
Когда все основные вопросы были решены и протиснувшиеся к столу Акки люди, назначенные старшими по своим направлениям, принялись обсуждать детали; когда Лускус начал договариваться с бедуинами, афганцами и монголами о том, сколько людей они выделят в добры; когда назначенный Аккой секретарем Иеремия Борчик закончил стенограмму и начал складывать свои бумаги; когда Прохор Лапин решил закончить спор с Желтовским о том, можно ли пить местную воду, простым и действенным способом – доказать на себе; когда я почувствовал, что вновь соскальзываю в горячечный омут…
– А какого хера?! – заорали на разные голоса те самые, до поры молчавшие желторобники и ринулись через толпу к Акке, бесцеремонно расталкивая встречных. Сгрудившись напротив стола, они выпихнули вперед короткостриженого крепыша с тяжелой челюстью и маленькими глазками под низким лбом.
– Слышь, майорша, – нагло выкрикнул он. – А ты не много на себя взяла, а? Вот мы с корешами – не жела-а-аем, слышь, не хотим в ваши добры-херобры. И плевали мы на твои приказы. Ну, че молчишь? Че ты можешь? Кто за тобой стоит, а? Эти саксаулы? Барбудосы сдвинутые? Мы – сами по себе, мы…
– Фамилия! – резко выдохнула Акка, и я увидел, как глаза ее налились холодным бешенством.
– Па-ашла ты! – хохотнул желторобник.
– Колониста по фамилии «Па-ашла ты» – расстрелять! – рявкнула Акка так, что крепыш невольно отшатнулся.
Это, наверное, был момент истины. Точка невозврата и точка отсчета для многих и многих людей. Повисла такая осязаемо плотная тишина, что мне пришлось изо всех сил упереться руками в камень, на котором я сидел, чтобы не упасть.
Вэкаэсники окружили Акку, встав напротив лагерников. Я заметил Лускуса, с кошачьей грацией пробирающегося сквозь опешивших колонистов. И тут тот самый носатый демократ разрядил обстановку, удивленно спросив: