Оберег
Шрифт:
– Угу.
– глубокомысленно произнес Илья, усаживаясь за стол. Неизвестно откуда взявшийся гридень подал ему ковш меду. Илья подношение отклонил:Квасу!
– потребовал он. Другой гридень тут же принес жбан квасу. Илья неспеша отправил содержимое жбана в глотку, затем крякнул и вымолвил:
– Солнце еще не зашло. Пошто мед-пиво хлещете, аки выпивохи неразумные?
– Так ведь, Илюша, душа-то болит...
– робко возразил кто-то из менее именитых.
– Душа болит - к волхвам ступай!
– рявкнул Муромец.
– Превратили княжьи хоромы в корчму, сукины дети!
– и потянул к себе блюдо с жареным гусем.
– Это он пока еще трезвый.- шепнул
– Что ж будет, если напьется?!
– У-у, что будет... Хорошо, коли терем на месте останется...
– Да-а...
– протянул Кучуг, не зная более, что сказать. Тем временем к столу стали подтягиваться прочие богатыри. Сначала они ютились в дальнем от Ильи конце стола, потом, по мере того, как их становилось больше, заполнили и все пространство вокруг. К тому времени и солнце село, и Муромец начал выпивать. Князь сошел в палату спустя часа полтора после заката. Ему прокричали изрядное количество здравиц, потом Владимир утихомирил всех, поднял ковш вина.
– Хочу пить этот ковш за Илью, величайшего богатыря земли нашей!
– и выпил полный ковш, не отрываясь. Тут же посыпались здравицы в адрес Муромца. Илья встал, все еще с полным ковшом.
– Спасибо, Владимир Святославич, уважил. Пью за процветание земли Русской!
– и в единый миг опрокинул в себя огромный ковш, раза в три поболе княжеского.
И потек пир дальше. Владимир, как обычно, с пира быстро ушел, сославшись на какие-то важные княжеские дела. Илья же постепенно добрел, даже шутки уже шутил, и мало кто поперек слово ему вставлять пытался, особливо, после того, как унесли с пира словоохотливого богатыря Фарлафа в полубесчувственном состоянии. Ковша после двадцатого Муромец внезапно резким движением поднял голову, окинул стол ясным взором и спросил:
– А где Добрыня, почему не здесь?!
– Да ведь... в Царьград укатил Добрыня-то...
– послышалось с дальнего конца стола.
– князь послал...
– Опять в Царьград? С базилевсами разговоры разговаривать?!
– все замерли.
– Ну, что ж... добро. Драться я сам умею, а ромеев за нос водить - нет. Добро. А Лешак где?
– Да на заставе он, Илюша...
– Лешак на заставе - а я тут с вами лясы точу?!
– Илья вскочил, в разбойничьих глазах засверкали молнии. Он примерился уже было перевернуть стол и начать привычный, милый сердцу кабацкий погром, но в последний момент передумал, видать, вспомнил, где находится; с сожалением сделал шаг назад. Мальчишку этого - и на заставу?!! Без меня?!!!
– впрочем, мгновение спустя, могучий богатырь уже встряхнул густыми полуседыми кудрями, и взгляд его очистился.
– Веселитесь, ребята!
– гаркнул он.
– А я к Лешаку поехал.
– На ночь глядя?!
– спросил кто-то.
– А какая разница?!
– удивился Илья. Окинул палату прощальным взором, кивнул и вышел. Через короткое время со двора послышался его зычный крик: "Коня!" и гулкий топот огромного зверя, богатыря среди всех коней.
– Хоть кто-то еще в наше время совесть не пропил.
– чуть слышно пробормотал старый воевода Рудый, обгладывая бедрышко куропатки.
С уходом Ильи пир не прекратился; наоборот, зашумел с новой силой. Многие вздохнули с облегчением и принялись веселиться в полный рост. Вернулся бледный Фарлаф с громадным синяком во все лицо, против обыкновения, не шутил, только мрачно напивался, почти не закусывая.
– Ну что, сегодня обошлось без погрома?
– спросил Якуна Кучуг.
– Да, видать, стареет Муромец.
– вздохнул ярл.
– В молодости, когда Владимир только-только
– Да ну?
– не поверил каган.
– Вот так-то.
– И что? Под стол упал батыр?
– Эх, если бы... Помутилось у него в голове, и такое он тут устроил... пятерых насмерть одними кулаками забил, многих покалечил, столы с лавками переломал, да стену разнес в щепы... Ты на терем-то не смотри, это новый уже, старый сгорел давно... Ну, какое-то бревно, видать, по голове его зацепило, протрезвел он малость, да и ушел оттуда, не стал продолжать. Год пропадал где-то, потом приезжал мириться с князем. Уплатил все виры, да еще каких-то даров приволок, говорят; и еще плененного им Соловья-разбойника впридачу... Так что сегодня мы все очень дешево отделались.
– Чудны дела богов!
– Людей, Кучуг, людей! Ну, причем тут боги?
Мила отошла от окна. Слишком свежий ветер дул в это окно, слишком многие думы он навевал, большей частью совершенно шальные. Да еще и эта огромная луна, сводящая с ума, хоть вой на нее по-волчьи... Наверное, правы те волхвы, кто считает, что люди произошли от волков... Нет, на горячую голову большие дела не делаются. А убежать к любимому - это большое дело. Лучше лечь спать... Хотя, какой теперь сон? Она снова села за книгу. Ну-ка, что там дальше случилось с Эдипом-царем?
Заскрипела дверь на несмазаных петлях, Мила обернулась - и обомлела. Вошел отец. За все время пребывания в Киеве она виделась с Владимиром раза три, и то по большей части мельком, да и среди толпы челядинцев да бояр. А тут - один на один.
– Добрый вечер, дочь.
– произнес князь. За день он устал; да, к тому же, в присутствии Милы старался сдерживать свой горячий нрав. Странно, но иногда он даже проявлял к ней что-то вроде нежности, вообще-то, мало ему свойственной.
– Вечер добрый, отец.
– Далече ли собираешься?
– До постели - и спать.
– усмехнулась княжна.
– страниц пять еще вот только прочту...
– Я не про то. Ведаю, что к Руслану на подмогу собралась. Запирать я тебя не буду, но все же ехать не советую. Не твое это дело. Сиди, жди. Как свершит любый твой то, что должен свершить, сам вернется. А не вернется - значит, либо вечная ему память, либо, коли жив останется - не того ты полюбила, дочь. Так что жди. Опасное дело Руслан Лазоревич измыслил, очень опасное. И весьма нелегкое. Так что ты ему только обузой будешь...