Обернись моим счастьем

Тур Тереза

— Вы, львы, все-таки странные… Ральф не понял ничего! Ни женщину в тебе ни признал, ни львицу. Просто влюбился. Хоть это хорошо, все же вы — истинная пара. А ты? Алекс? Ты что же — не чувствуешь, жив родной человек или нет? Ты же оборотень… Принюхайся. Ну?

Я вдохнула воздух Льярры, потянувшись к тому, кто был для меня всем. Центром вселенной. Больше, чем отцом — наставником, создавшим меня такой, какая я есть. Он поверил, что я могу больше, чем в нашем мире было позволено женщинам:

— Папа…

И он появился передо мной.

— Папа!

Я,

забыв, что львица, кинулась к нему! Я прыгала вокруг, ластилась, как котенок, пока внутри кипело и переливалось счастье.

— Алекс!

Питер Марлоу вовсе не был удивлен ни моим видом, ни поведением. И он был… живой.

— Папа? — я опустилась на песок.

Поняла, что хочу поговорить, будучи в человеческом обличии — и тут же покачнулась, снова став снова собой.

— Алекс, — он обнял меня. — Прости. Я не думал, что все это обернется вот так…

— Рассказывай, — в сердце заполз холодок.

— В этот раз я проиграл, — он опустил голову.

— В каком смысле?

— Это было верное тактическое решение, Алекс. Раскрыть, наконец, заговор и обезопасить вас — самое дорогое, что у меня есть. Но я просчитался.

— Значит, наше горе… это «просчитался»?

— Прости.

— Ладно. Это — потом. Я — львица. Почему?

— Я не смог спасти друзей. Много лет назад. Я пришел слишком поздно и нашел тебя. Мать успела отбросить корзинку с крошечным львенком — и ты чудом осталась жива. Я принял решение тебя обезопасить. Мое отсутствие легко могли связать с погибшей семьей. Искали девочку-оборотня, поэтому я появился с двойней. У меня были мальчик и девочка, и никто не мог бы почуять и раскрыть, что ты — львица.

— Зелья, — прошептала я. — Зелья блокировали запах, а это, — я покосилась на окровавленное плечо.

— Вышитый серебряными заговоренными нитями узор на плече не давал тебе обернуться. Действовал как отвод глаз и всячески оберегал. Это было моей первой попыткой, но ты, Алекс! Твои нити во много раз лучше! Я снова проиграл, — отец развел руками и улыбнулся.

Я смотрела на него, и мне очень хотелось простить. Разрыдаться и кинуться на шею, как раньше, но… Но я не могла. Слишком больно. Не могу я его простить. Не могу — и все…

— Ты что с ней сделал? — налетели на отца сильфы. — Ты же чуть ее не убил!

— Ты меня чуть не убил! — налетел на очки артефактора крошечный синий мальчик, мой сильф.

– Она не должна была обернуться, — отец опустил голову

— Ты сумасшедший? — вокруг него закружились роем сильфы. — Она львица!

— Она — артефактор. Лучший в перспективе из всех, кого я знаю!

Я слушала, как они ругались. Какие обвинения кидали друг другу. И думала — а ведь, действительно, кто я?

Львица? Артефактор? Женщина? Мужчина? Невеста Ральфа?

КТО?

Я не хочу. Не хочу в этом разбираться. Я просто хочу жить в мире с самой собой. Заниматься любимым делом. Любить своего льва. Без требований. Без ограничений.

Почему нельзя просто принять меня такой, какая я есть?

— Пожалуйста. — Громко сказала я. — Пожалуйста…

— Ты хочешь

остаться в Льярре и разобраться в себе? — сильфы окружили плотным кольцом, и, честно говоря, они дело говорили.

– Да! Я хочу! Хочу остаться в Льярре и разобраться в себе! Оставьте все меня, пожалуйста, в покое…

— Алекс! — закричал отец. Хотел броситься ко мне — но непобедимая сила этого места остановила его и заставила замереть.

— Остальные? — послышалось у меня в голове.

— Пусть уходят. Только… Эти… серые… можно, чтобы они так и остались здесь? Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Не хочу пролитой крови.

— Ну, знаешь, — вздохнули горячие пески. — Так-то мне они тоже ни к чему…

— А можешь отправить их туда, откуда они явились?

— Как скажешь…

Миг — и я осталась одна.

глава двадцать девятая

Ральф

Он стоял и смотрел на свежесрубленные, пахнущие лесом доски помоста для казни, на яркое, синее, радостное небо, на золотом горящие гривы обернувшихся стражей, и никак не мог понять, откуда взялось это ликующее буйство красок в такой страшный день…

Одетых в грубые рубахи оборотней осталось немного. Уверенное, внешне спокойное лицо его величества не выдает эмоций, но в глубине глаз короля прячется боль, он это видит.

Королевский секретарь зачитывает приговор, пока львы смотрят на изменников (на самом деле, глупцов, но…) сурово, не скрывая при этом искренней скорби в глазах. Их сердца сжимаются от боли. Каждый отец готов взять наказание сына на себя, но кто ж позволит…

Закон есть закон.

Молодые оборотни — гвардейцы, золотая молодежь, теперь, без нарядных алых с золотом мундиров, смотрятся жалко. Головы поникли, в глазах — страх. Сейчас так явно видно — они молоды, они еще дети. Их дети! Их гордость и будущее, но… Простить подобное — показать слабость. Поэтому…

— Приговаривается к изгнанию, — ревет над помостом голос секретаря.

Питер Марлоу, что за эту ночь, казалось, сильно постарел, и вовсе не белоснежная прядь у виска говорит об этом (была или нет она прежде, Ральф никак не мог сейчас вспомнить), протягивает королю кулон. Его величество медленно берет артефакт. Движения рук правителя спокойны и полны величия, но лишь ему одному известно, чего это стоит…

Кулон блестит на шее приговоренного оборотня, блестят слезы у мальчишки на глазах. Еще один родственник, пусть и дальний, связь с которым он, глава рода Арктуров, утратит навсегда. Бран в панике оглядывает всех, и его взгляд останавливается на Ральфе. Влажные, измученные бессонной ночью и ненавистью глаза вспыхивают янтарным пламенем:

— Лучше бы ты меня убил! — кричит он отчаянно.

Герцог Арктур только отрицательно качает головой. Молодой, дурной. Еще не понимает, что многое можно исправить, жизнь можно прожить счастливо — если она есть, эта жизнь. Хотя… у него она есть. И что? Алекс осталась в Льярре. И… пробиться туда невозможно. Герра… Та ругается и только и знает, что повторять — «я же тебе говорила». Так что…