Обещания богов
Шрифт:
Именно к такому выводу и пришел в свое время Симон, не уделив, по правде говоря, этому факту особого внимания. Следует заметить, что с кошмарами, вызванными нацизмом, он сталкивался каждый божий день – его хранилище записей было ими переполнено.
Роберт Лей, руководитель Германского трудового фронта, однажды сказал: «Мы овладеем сознанием немцев до такой степени, что свободными у них останутся только сны». Реальность превзошла его надежды, поскольку даже сны – и Симон мог это засвидетельствовать – оказались полностью
Но существует ли связь между Мраморным человеком и убийством Маргарет? Ответить он не мог, ничего не зная о самом убийстве. Полезной информацией мог служить только тот факт, что Маргарет, возможно, обратила внимание на некий предмет или образ в том месте, где также бывали Сюзанна и Лени.
Одно было точно: он ничего не скажет Бивену. Начнем с того, что Симон из принципа не разговаривал с нацистами. А еще он предпочитал сохранить эту деталь для личного пользования. Как бы оставаться на шаг впереди. А собственно, впереди чего?
В девять утра он принял решение. Он отменит все сегодняшние встречи и начнет собственное небольшое расследование. Как минимум это он должен сделать для Маргарет.
Он решил поспать несколько часов, прежде чем приняться за дело. После полудня он заглянет в «Вильгельм-клуб». Его там любили.
Это не новость: все женщины любили маленького Симона.
18
– Никогда даже не слышал.
– Ты уверен? Ее имя Маргарет Поль.
– Ни сном ни духом.
С тех пор как Гитлер пришел к власти, немцам оставалось одно право: заткнуться. Журналистам в первую очередь. Отныне только Йозеф Геббельс, министр народного просвещения и пропаганды (никто вроде бы не обратил внимания на противоречие в самом наименовании), определял, какие статьи можно допустить к публикации.
Однако некоторые газеты умудрялись протащить кое-какие намеки или использовать эзопов язык, донося до понимающего читателя нечто в корне отличающееся от того, что лежало на поверхности. Если читать между строк, всплывал скрытый смысл и даже определенная ирония, которую оставалось расшифровать…
К счастью, Симон был знаком с редактором, который работал на одно из таких изданий, неким Морицем Блохом. Он назначил ему встречу в «Ашингере» на Александерплац, в одном из самых дешевых ресторанов Берлина. Симону отнюдь не приходилось экономить каждую марку, но он обожал разглядывать молоденьких секретарш, обедавших там на скорую руку, – он так и пялился на их стройные икры, только-только оформившийся изгиб бедер, их мордашки, когда они пожирали сосиски, а главное, только им присущую манеру погружать вилку в салат, высоко задирая запястье с кокетством, которое будоражило его до мурашек.
– Наверняка какая-то политика.
– Не думаю, нет.
– А кто этим занимается?
– Гестапо.
– Ну понятно. Что и требовалось доказать.
Мориц
– Ты можешь разузнать?
– Постараюсь.
Мориц Блох был довольно неприятным типом. Болтун с вечно пустыми карманами и настолько язвительный по натуре, что у него вечно кривился рот. Рыжий, бледнокожий, плохо выбритый, волосы ежиком, очень черные глаза. Помесь белки и крысы.
Он всегда ел торопливо, словно только этим утром нарыл сенсацию, комментировал все на свете, придираясь к каждой мелочи, а потом истолковывая ее то в одну сторону, то в другую. А главное, он вечно делал вид, что принадлежит к кругу посвященных, с кем Гитлер советуется, прежде чем принять любое решение.
– С Польшей, – заговорил он (история Поль его явно не заинтересовала), – скоро будет покончено.
– Все знают, что «скоро».
Блох наклонился над своей тарелкой.
– Нет, я хочу сказать, прямо на днях.
– И что?
Симон нажал не на ту кнопку. Мориц тут же пустился в нескончаемые объяснения, касающиеся подноготной, целей, задач и интересов предстоящего вторжения. Полное впечатление, что он расположился за столом переговоров.
Симон не слушал. В большом зале стоял шум, и голос Блоха терялся в общем гуле. Не прерывая лекции, тот чередовал сосиски и «Лёвенброй», едва переводя дух между словами и глотками.
Чистая потеря времени.
И все же этот разговор кое-что принес: если уж Блоху ничего не известно, значит никто не в курсе. Или преступление только-только произошло, или, как он сам полагал, гестапо замяло дело.
Симон отодвинул тарелку. Он проспал всего три часа, есть совсем не хотелось. И уже спрашивал себя, как бы подсократить эту бесполезную встречу, когда сотрапезник резко окликнул его:
– Эй, кончай пялиться!
Окрик заставил Симона вздрогнуть. Пусть бессознательно, его взгляд наверняка был по-прежнему устремлен под юбки.
– В них наше единственное утешение.
– Сразу видно, что ты не женат.
Симон не ответил. Мориц, словно догадавшись о его разочаровании, достал блокнот:
– Хорошо. Как, говоришь, зовут ту тетку? Можешь продиктовать по буквам?
Краус послушно продиктовал.
– А ее мужа?
– Герман Поль, группенфюрер СС.
Блох присвистнул.
– Точняк политика.
– Ты выяснишь?
– Я же обещал, – заверил тот, пряча блокнот.
Симон опасался, что журналист закажет десерт, но тот посмотрел на часы: у него была назначена следующая встреча.
– Ладно, я угощаю, – подвел итог Блох, доставая из кармана розовую карточку, испещренную цифрами и пунктирными линиями.