Обещаю, ты не узнаешь о сыне
Шрифт:
Бабушка нас действительно забрала. Сначала мы с ней похоронили моих родителей. А потом уехали почти на все лето к ней в деревню. Она жила в очень живописном месте, но при этом не прямо диком - дороги были развиты хорошо, можно было за три-четыре часа доехать до города на автобусе. Я так и моталась, пока поступала в университет.
То лето можно назвать самым худшим и самым лучшим одновременно… Я тогда работала без выходных. А если брала выходные - чтобы поехать в город на экзамены.
— Совсем себя не бережешь, — качала головой бабуля. — Я ведь у вас есть, я со всем помогу! Что ты так
— Все хорошо, бабуль, — пыталась держать лицо я, хотя меня тошнило без остановки. Мой организм даже воду отвергал - выворачивало тут же. Я думала, это из-за стресса. — Нам в город надо будет перебираться. Я буду учиться, Леся должна школу закончить. Коплю на съем жилья.
— Зачем в город Лесю тащить? Оставь ее со мной. Устрою тут в школу, что самая близкая. А ты сама в общежитие живи, тебе дадут место бесплатно. Себя беречь надо, милая.
Я не хотела лишать сестру будущего. И к тому же ей нравится ее школа, одноклассники ее очень любят - они ей даже какие-то подарки дарили и поддерживали, пока мы были в городе. Все пришли на похороны и утешали ее.
Со мной же ситуация была другая… Мои одноклассники меня травили. А тот, кого я считала своим парнем, поступил куда хуже…
— Пока не позавтракаешь, никуда не пущу! — заявила в один день бабушка, встав у двери. — Ты когда что-то ела в последний раз? С ног же валишься! Мира, так дела не делаются.
На столе стояла тарелка с ажурными блинами, заботливо политыми бабушкой сгущенкой. Мое самое любимое блюдо. Но сейчас при виде блинов начало тошнить сильнее.
— Садись и ешь! Иначе… Иначе я даже не знаю, Мира! Я боюсь, очень боюсь за тебя, моя девочка, — бабушка начала плакать. — Я свою единственную дочь не уберегла, а тебя потерять с Лесей не хочу…
У нее крупные слезы катились из глаз. Она так даже на похоронах не плакала.
— Ты чего? Не плачь, пожалуйста. Я все съем!
Села за стол, но больше одного кусочка я съесть не смогла. Меня сразу затошнило, и я едва успела дойти до мусорного ведра.
— Мирочка… Ты как? — причитала бабушка, держа мои волосы, пока меня выворачивало. — Ты чего не сказала, что тебе плохо? Мирочка…
Бабушка не пустила меня на работу и потащила к врачу. Терапевтом был мужчина возраста примерно бабули с забавной лысиной и доброй улыбкой. Он, сощурившись, посмотрел на меня. Выслушал мою сбивчивую речь.
— Тошнота и плохое самочувствие второй месяц, говорите? Ну милочка, токсикоз такая вот гадкая вещь. Но вы сходите в женскую консультацию, там вам прокапают витаминчиков, и будете как новенькая.
— Что? — выдохнула я.
— Мальчик у тебя был? — спросил прямо врач.
Я покраснела, но едва заметно кивнула.
— Когда последний раз менструация была?
Я побледнела. Со своими проблемами я просто забыла об этом!
— Вот от мальчиков, помимо цветочков, бывают и детишки, — улыбнулся терапевт. — Вы просто малыша ждете, милая.
Я расплакалась прямо там, к своему стыду. И не от своего положения, а от того, какой оказалась неподъемной ношей жизнь. Я не справлялась.
— Ну-ну, милая, не плачьте. Сейчас
— Нет… — сквозь слезы ответила я.
— Папаша не рад будет? А… Пропал, видать, твой мартовский кот, верно? Ну и ведь хорошо! Ты девочка очень красивая, и без этого папаши проживешь достойную жизнь с малышом. Да нужен тебе ветреный этот?
Я тогда захлебывалась в слезах, а добрый врач утешал меня, пока к нам не ворвалась взволнованная бабушка.
— Что с ней? Олег Петрович, что с моей внучкой?!
А терапевт вручил мне очередную бумажную салфетку и сказал ей:
— У нее спросите, Раиса Павловна. Ваша внучка уже взрослая, я не могу вам сказать.
Несмотря на то, что я собиралась рассказать все бабуле, человечный ответ врача теплом прошелся по телу. Я еще не раз к нему ходила с недомоганиями в течение беременности, потому что он ко мне отнесся куда трепетней, чем женщины-гинекологи в женской консультации.
Первый взрослый разговор у меня состоялся с бабушкой, а не с мамой. Мы сидели вдвоем в ее маленькой кухоньке. Она сделала для меня какой-то особый чай, который спасал ее во время беременности мамой. И мне действительно стало чуть легче.
— Мира… — она несколько раз порывалась начать разговор, но обрывала себя на полуслове.
Я сжала сухие натруженные ладони бабушки, погладила их и решила первой начать.
— Бабуль, я не смогу сделать аборт, — прошептала сухими губами. — Мы посчитали срок, он уже большой, почти три месяца… И я не могу это сделать, понимаешь? У него… у малыша уже сердечко бьется, ручки и ножки, это ведь уже почти человечек! Я не могу…
Я обхватила голову руками, слегка помассировала, будто бы так могла себе помочь и избавиться от проблем. Стряхнуть эту ношу с плеча.
— Сплюнь! Какой еще аборт? Я все никак слова не могла подобрать, чтобы уговорить тебе его оставить, а ты подумала, что я хочу тебя послать избавиться от правнука? — в ужасе отозвалась бабушка.
Она порывисто меня обняла.
— Я с тобой, внучка. Не думала даже, что до правнуков доживу, но вот какой подарок мне на юбилей. Ничего, поставим сами его на ноги! Ты не переживай, будем с Лясей тебе помогать. Ты сильная у меня, Мира.
Мы с ней сидели так еще долго. А потом она осторожно спросила:
— Мир, а твой парень, он…
Ей, видимо, не хотелось меня обижать.
Я качнула головой.
— Считай, его нет, бабуль. Он со мной просто игрался, а я ему верила.
— Ну и хорошо, что отчалил! — бабушка ласково, так, как в моих мечтах должна была делать мама, гладила меня по макушке. — Сам Бог его отвадил от тебя. А то сел бы тебе на шею, потом бы поганой метлой не смогла бы выпроводить.
В тот день я твердо решила, что даже если судьба столкнет нас с Кириллом вновь, он ни за что не узнает о МОЕМ сыне. Хотя я считала нашу встречу крайне сомнительной. Он наверняка улетел в свою Америку, живет в своем идеальном мире, где таким, как я, не место. Ему не понять, что такое проблемы, ведь он родился с золотой ложкой во рту. А мне не понять таких, как он, которые думают, что могут играть в людей. Как с оловянными солдатиками.