Обет
Шрифт:
ним вечно.
Томас долго смотрел мне в глаза, и я точно знала, что это было
прощанием навсегда.
Глава 7
Я открыла распухшие глаза и прижала руку к пустому месту в груди, где когда-то билось мое сердце. Я бы ничего не почувствовала, если бы не
увеличивающаяся
длинную шерсть щенка. Он стал лизать мою руку, и это было нежным
напоминанием, что я не одна, что моя жизнь не закончилась, несмотря на то, что я чувствовала обратное.
Этой бессонной ночью, ворочаясь с боку на бок, миллионы видений
преследовали меня – голодные крысы в бездонных клетках, моя мать, томящаяся на смертном одре, боль, появившейся на лице Томаса, когда он
протянул браслет с камеей. Я заставляла себя сдерживать эмоции, нахлынувшие на меня, когда вспоминала о его невысказанном прощании, о
том, как он повернулся и оставил меня в комнате моей матери, а пергамент
лежал у меня на коленях и обжигал, напоминая о себе. Я была благодарна
аббату за то, что он остался со мной и позволил мне поплакать у него на
плече. Он не пытался успокоить меня, понимая, что я должна выплакать
горечь из-за рухнувших планов на будущее, из-за потери любви и
невозможности брака, так же, как я должна была выплакать горечь потери
родителей.
Да, я должна была выплакаться. Это было нормально и даже полезно.
Но теперь, проплакав всю ночь, мои глаза были сухими. В слабом свете зари, пробивавшемся из окна, я разглядела Труди, спящую на тюфяке возле моей
кровати. Она была так же шокирована, как и я, известием об обете. Мои
родители ей тоже ничего не говорили. И проворчав некоторое время по этому
поводу, наконец, смирилась со своим будущим со мной в монастыре. Если
бы только и я могла так же легко смириться.
Желание пойти этим утром в маленькую часовню, которая давным-давно была построена в замке, заставило меня подняться. Я не часто
посещала ее, но приглашение аббата встретиться с ним там, на утренней
молитве показалось мне кстати. Меня вдруг охватило непреодолимое
желание упасть на колени и излить душу тому, кто всегда будет рядом и
услышит мои горести и трудности. Я чувствовала, что впереди у меня еще
много мучительных ночей, что я буду бороться за душевный покой еще
много дней. Но я должна была начать приспосабливаться к той жизни, которая предначертана мне судьбой. И возможно я должна начать с молитвы, сегодня, а потом и ежедневно.
После проведенных ранних часов с аббатом в часовне, я, наконец, вышла, чтобы попрощаться с гостями. Мой крестный –
рыцарь герцог Ривенширский поцеловал мне руку. Раннее утреннее солнце
подмигнуло мне, сверкнув в его кольце с надписью и еще раз – в доспехах.
– Мне жаль, что вы так скоро уезжаете, ваша светлость, – сказала я, стоя на балконе Главной башни.
Герцог улыбнулся мне.
– Жаль, что я не могу остаться подольше, но я должен спешить в
южные пограничные земли.
Он кивнул в сторону рыцарей, оруженосцев и сопровождавших его
слуг, которые уже садились на лошадей и готовили повозки с багажом.
Серебристый блеск его глаз в точности повторялся в серебряных нитях, пробивающихся в его волосах.
– Я понимаю, – сказала я, возвращая ему улыбку, хоть она и была
вымученной.
Я не могла сейчас участвовать в светских беседах. Только не после
откровения прошлой ночи. Я была рада, что лорд Колдуэлл и его родители
уехали на рассвете. Я боялась встречи с Томасом. Даже с герцогом мне было
тяжело прощаться.
– Ты не надумала переезжать в Ривеншир? – спросил он. – Мне
неприятно думать, что ты останешься здесь совсем одна. Ты составила бы
прекрасную компанию моей жене.
Я покачала головой:
– Вы очень добры, ваша светлость. Но я буду не одна. Аббат Франциск
Майкл будет давать мне советы и наставлять меня.
Аббат стоял в дверях, в тени просторной прихожей, давая мне время
попрощаться.
Как мой крестный, герцог был прекрасной кандидатурой для
опекунства надо мной, пока мне не исполнилось восемнадцать. Но так как он
часто воевал и защищал границы королевства, было логично согласиться на
предложение аббата отдать предпочтение ему. Его мудрые советы пришлись
как нельзя, кстати, и я нашла утешение от его общества.
– Кроме того, – продолжала я, – мне нужно время, чтобы
подготовиться к жизни в монастыре.
Улыбка герцога погасла, а серебро в его глазах стало тускло-серым.
– Как только я вернусь домой, я продолжу исследовать Древний обет.
Вчера вечером я была слишком потрясена, чтобы присоединиться к
гостям в главном зале, поэтому аббат извинился за меня. Но герцог разыскал
меня. И когда я поделилась новостями, он не удивился. Он все знал, присутствовал при моем рождении и крещении. Но, как и аббат, он полагал, что мои родители сказали мне об этом давным-давно. Как бы сильно я не
хотела отрицать легитимность обета, было бесполезно пытаться изменить
что-то. Не только герцог подтвердил, что обет был дан, но также аббат
принес из монастыря копию обета, копию той бумаги, которую я нашла в