Обетованная земля
Шрифт:
Уотсон, компаньон Левина, действительно появился несколько дней спустя. Он оказался дородным господином с широким, мясистым лицом и коротко подстриженными белыми усами. Как я и думал, он не был евреем и ни в чем не проявлял свойственного Левину любопытства, как, впрочем, и присущей ему сообразительности. Он не говорил ни по-немецки, ни по-французски; вместо этого он постоянно размахивал руками и светился глуповатой, успокаивающей улыбкой. С грехом пополам нам с ним удалось объясниться. Уотсон не стал задавать
Между тем из женского отделения внезапно донесся сдавленный ропот. Тотчас в ту сторону устремились надзиратели. Там уже собралась толпа, обступившая одну из женщин. Та лежала на полу и стонала.
— Что случилось? — спросил я какого-то старика, который тоже было поспешил к месту происшествия, но вскоре вернулся назад. — Снова нервный припадок?
Старик покачал головой:
— По-моему, одна из женщин собралась рожать.
— Что? Рожать? Здесь?
— Похоже на то. Хотел бы я знать, что скажут на это инспектора. — Старик безрадостно усмехнулся.
— Преждевременные роды! — объявила одна из женщин, одетая в кофту из красного бархата. — За месяц до срока. Ничего удивительного при такой нервотрепке.
— Ребенок уже родился? — спросил я.
Женщина смерила меня ироническим взглядом:
— Нет, конечно! У нее только первые схватки. Это может длиться несколько часов.
— Ребенок будет американцем, если она родит его здесь? — спросил старик.
— А кем же? — удивилась женщина в красной кофте.
— Я имею в виду здесь, на Эллис-Айленде. Это ведь еще не настоящая Америка, а только карантин. Америка там, на берегу!
— Здесь тоже настоящая Америка, — не унималась женщина. — Охранники ведь американцы! И инспектора тоже!
— Для матери это было бы счастьем, — сказал старик. — Так у нее сразу появится американский родственник — собственный ребенок. Тогда ее скорее пропустят. Эмигрантов, у кого есть американские родственники, всегда пускают.
Старик осторожно огляделся и смущенно улыбнулся.
— Если этого ребенка не признают американцем, он станет первым настоящим гражданином мира, — сказал я.
— Вторым, — возразил мне старик. — Первого я видел в тридцать седьмом году на мосту между Австрией и Чехословакией. На этот мост полиция обеих стран согнала немецких эмигрантов. Деваться им было некуда: с двух концов моста полиция выставила оцепление. Так они и проторчали три дня на самой границе. За это время одна женщина успела родить.
— Что же стало с ребенком? — поинтересовалась женщина в красной кофте.
— Он умер, прежде чем обе страны успели объявить из-за него войну, — ответил старик. — Все это было еще в гуманные времена, до присоединения к Германии, — добавил он, как бы извиняясь. — Потом уже и мать
В дверях управления появился Уотсон. В своем светлом клетчатом костюме он, словно великан, возвышался над сгорбленными фигурами беженцев, сгрудившихся у входа. Я быстро двинулся навстречу ему. Мое сердце внезапно бешено заколотилось. Уотсон размахивал моим паспортом.
— Вам повезло, — объявил он. — Здесь какая-то женщина рожает; инспектора от этого совершенно одурели. Вот ваша виза.
Я взял паспорт. Руки у меня дрожали.
— На какой срок? — спросил я.
Уотсон рассмеялся:
— Они собирались дать вам транзитную всего на четыре недели, а дали туристическую на два месяца. Скажите спасибо этой роженице. Думаю, им хотелось поскорее отделаться и от нее, и от меня. Для женщины уже вызвали моторную лодку. Ее повезут в больницу. Мы можем ехать вместе с ней. Ну, как вам это нравится? — Уотсон крепко хлопнул меня по спине.
— Значит, теперь я свободен?
— Конечно! Ближайшие два месяца. А там мы что-нибудь придумаем.
— Два месяца! — сказал я. — Целая вечность!
Уотсон потряс своей львиной гривой:
— Никакая не вечность! Только два месяца! Хорошо бы нам поскорее обсудить наши следующие шаги.
— Только на том берегу, — сказал я. — Не сейчас!
— Ладно! Но постарайтесь не слишком затягивать. Да, вот еще: нам нужно разобраться кое с какими расходами. Проезд, сбор за визу и еще пара мелочей. Все вместе обошлось в пятьдесят долларов. Лучше всего рассчитаться прямо сразу. Остаток гонорара вы внесете, когда немного обживетесь.
— А сколько еще остается?
— Сто долларов. Совсем недорого. Мы же не изверги какие-нибудь.
На это я ничего не ответил. Мне вдруг захотелось поскорее выбраться из этого зала. Прочь с острова Эллис-Айленд! Я боялся, что в последний момент дверь управления откроется и инспектора потребуют оставить меня здесь. Поспешно вытащив свой тощий бумажник, я отсчитал пятьдесят долларов. У меня оставалось еще девяносто девять и вдобавок сто долларов долгу. «Похоже на вечную кабалу у этих адвокатов», — промелькнуло у меня в голове. Но в эту минуту мне было все равно; меня захлестнула волна трепещущего, неудержимого нетерпения.
— Так мы можем идти? — спросил я.
Женщина в красной бархатной кофте рассмеялась:
— Схватки могут продолжаться несколько часов, прежде чем она начнет рожать. Несколько часов! Но они там, за дверью, об этом понятия не имеют. Ох уж эти инспектора! Всё они знают, только не это. Ну да я не собираюсь их просвещать, боже упаси! Каждая живая душа, что отсюда выбирается, вселяет в других надежду. Правда ведь?
— Правда, — сказал я. На пороге появилась роженица, которую поддерживали два человека.