Обгоняя смерть
Шрифт:
— Чего ожидал? Твоей поддержки.
— Ты убил человека.
Ключи от машины все еще у него в руке. Он ощупывает их, проводит пальцем по ключу зажигания, ощущает бороздки. Теперь у него есть только машина.
— Я не вернусь.
— Пусть все забудется.
— Нет, папа. Если уеду, то не вернусь. Тебя это устраивает?
—
Он поворачивается и идет к парадной двери. Потом оглядывается на отца, стоящего на пороге кухни:
— Ал сказал мне кое-что сегодня вечером.
— Тебе нужно уехать.
— Ты когда-нибудь собирался сообщить мне?
— Что?
— Ты бы когда-нибудь сказал?
— О чем?
— Про брата, о существовании которого я не знал.
Они стоят так какое-то время: Малькольм смотрит в пространство, глаза его блестят в кухонном свете; по лицу Алекса катятся слезы.
Наконец Алекс поворачивается и уходит.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
40
Когда я очнулся, Легион был справа. Стоял на верхней ступени стремянки, прижимая большой гвоздь острием к моей правой руке.
И тут раздался какой-то звук.
Легион посмотрел мимо меня на двустворчатую дверь. Я услышал, как она открылась, и звук стал громче.
Это был сигнал тревоги.
— Что это? — спросил Легион.
— Тревога в Красной комнате, — послышалось в ответ. Появился Эндрю.
— Почему включилась сигнализация?
Молчание.
Легион не оставил своего занятия — гвоздь упирался острием в мою ладонь, в другой руке он держал молоток, готовясь нанести удар.
— Почему? — снова спросил он.
— Должно быть, кто-то туда проник.
Легион взглянул на меня, потом снова на Эндрю. Глаза его пылали гневом.
— Сначала я покончу с этим.
— Потом, — возразил Эндрю.
— Нет. Не дадим ему снова уйти.
— Потом, — повторил Эндрю. — Кто-то привел в действие сигнализацию, и это чужой. Прочешем территорию, тогда закончишь.
— Кому нужно лезть в Красную комнату?
Легион уставился на Эндрю, затем мельком взглянул на меня. Они думают, что я с кем-то связан. И этот кто-то привел в действие сигнализацию.
— Пошли, — сказал Эндрю.
Легион отвел гвоздь от моей ладони и наклонился ко мне, маска коснулась моей щеки.
— Тебе будет только хуже, — прошептал он.
Он спустился, положил гвоздь с молотком на тележку и скрылся из виду. Хлопнула дверь. Сигнал тревоги стал тише. Снаружи послышались голоса, потом все стихло.
Только
Я пошевелил правой рукой. Браслеты плотно облегали запястья. Казалось, они стерли несколько слоев кожи. Попытался сосредоточиться на этом, представить, как я выгляжу — в кровоподтеках, царапинах, фиолетовых синяках, — потому что боль в спине, в пальцах левой руки, в шее, в ногах была очень сильной. Бушевала, как грохочущий, неистовый прибой.
Я снова закрыл глаза.
Меня поглотили чернота и тишина. Потом показалось, будто я поворачиваюсь, и передо мной появилась дверь.
За ней сиял свет. Поразительно яркий: он проникал в замочную скважину, в щели, в крохотное отверстие выпавшего сучка посередине. Я подошел, взглянул на дверную ручку и почувствовал, что тянусь к ней. Рук своих я не видел, но ощутил их на ручке. Ощутил, что поворачиваю ее.
Потом замер.
В пространстве позади себя я чуял чье-то приближение. Какого-то призрака. И вместе с ним появился далекий звук. Я его узнал. Это был шум разбивающихся о берег волн.
Такой же, как в тот вечер, когда я познакомился с Деррин.
Призрак словно кивал мне, подтверждал мою правоту.
Деррин ждет меня за этой дверью?
Ответа нет.
Я хочу видеть мою жену.
Я почувствовал, как призрак удаляется.
Пожалуйста, дай мне увидеть мою же…
— Дэвид?
Я открыл глаза. Снизу на меня смотрел человек: неряшливый, грязный. Он выглядел бездомным: покрытая пятнами разнородная одежда; поднятый капюшон куртки; заросшее косматой бородой лицо. Я не знал, реален ли он. Так часто терял сознание, что было трудно определить.
Человек подошел ближе.
Вспыхнула искорка узнавания. Потом исчезла. Но когда он сделал еще шаг к стремянке, я напряг память и вспомнил. Человек, вломившийся в мою машину. Ушедший от меня возле «Ангела». Тот, которого я видел у своего дома. Я знал его. Знал все время.
— Алекс…
Он взглянул на двустворчатую дверь и поднялся по ступенькам к моей правой руке. Взглянул на меня, расстегнул куртку и достал кусачки.
Щелк.
Браслет свалился с запястья.
Алекс подхватил мою руку, когда она падала, но это движение все же вывело меня из равновесия. Я зашатался на подставке для ног, крест завибрировал, когда я наклонился вперед, но Алекс вернул меня в устойчивое положение и медленно опустил мою руку.
Потом передвинул стремянку к левой перекладине креста и поднялся снова.
— Я вытащу гвозди, — сказал он. Голос звучал мягко, сочувственно. — Будет больно. Но вам нужно молчать. Если закричите, они услышат — даже сквозь сигнал тревоги.
Он положил кусачки на верхнюю шпалу и осторожно ухватил шляпку гвоздя в моем указательном пальце. Посмотрел на меня, затем снова на гвоздь.
И выдернул его.
Боль была адской — словно вырвали из сустава всю руку. Каждый дюйм гвоздя, каждая канавка, частичка ржавчины язвила, терзала, разрывала мою плоть, выходя наружу. Алекс показал мне гвоздь, словно вызывая какую-то реакцию. Гнев — или желание отомстить.