Обилие образов лилий
Шрифт:
– Я встретил одну девушку, – начал он, – очаровательная особа, мне даже кажется, я влюбился в неё. Я знаю её не так давно, но уже люблю.
– Я встретил одну девушку – так начинается история гибели мужчины, Ричи, – проговорил Дешам невозмутимо, будто заранее, ещё этим утром, он получил письмо с содержанием: «Ричард Оуэнс, в 14:39 по Гринвичу, сообщит получателю, Рене Дешаму Дюбуа, откровенную новость о знакомстве с дамой, именующейся Хлои Гудвилл». – И судя по твоей речи и учащенному дыханию, а она, твоя дама, ведь даже не сидит с нами за столом, ты от неё без ума.
– Это история не о гибели мужчины, но о его восхождении, – парировал Ричи. – История, о преодолении страхов, о том, как мужчина полюбил, о том, как он приобрёл то, что однажды потерял. Она прелестная девушка, и вы ошибаетесь, Дешам, но да, я совершенно без ума от неё. Называйте меня последним безумцем, но помните – это история не о гибели, а восхождении, как восстаёт из пепла огненный феникс и поднимается к небу – так восстану
– Тебе будет сложно меня переубедить, но я весь внимание. Расскажи мне об этой очаровательной особе. Как её зовут?
– Хлои Гудвилл, – он произнес имя вслух, и волшебный эффект её имени возымел своё действие, воскрешая ещё теплые воспоминания, перенося его сознание с террасы в кафетерий, в парк, их первый поцелуй, её уютная квартирка, её больная мать. Хлои ходит по деревянному холодному полу мягкой поступью, готовит лекарство, мочит теплую тряпку водой, кладёт её на лоб и ласково целует маму в щеку, обжигая губы о сухую кожу, сгорающую от температуры. Ужин в его квартире, тарелки с яствами освещают свечи, бокалы с красным вином, белая простыня на постели пахнет свежестью, она была застелена утром, ещё не успела испытать на себе вес человека, или двух, – ненадолго. – В ней очаровательно непременно всё, друг мой. Прежде всего – её неиссякаемая доброта. Видите ли, месье, её мать серьезно болеет, Хлои тратит каждую минуту свободного времени чтобы облегчить её бремя, заботится о ней словно ангел.
– Ты не находишь в этом некую жестокость? Не думал, что она не ангел, а совсем наоборот? – прервал его Дешам.
– Что вы имеете в виду? – Ричи глядел на Дешама совершенно непонимающим взглядом.
– Что она только продлевает страдания своей матери, – отрезал Дешам. – Отбрось гуманистские замашки и посмотри на это незатуманенным взором, представь себя человеком непричастным: женщина лет уже не молодых, свой век она пожила, сильно больная, каждый её день проходит в агонии пыток, которые приумножает её собственная дочь.
– Вы пускаетесь в догадки, месье, что вам обычно не присуще, – отвечал Ричи. – Да, Агнес, так зовут её мать, не пышет здоровьем, мне удалось самому в этом убедиться, но она выглядела довольно оптимистично, – он невольно приукрасил, сам это заметил, и даже подивился, зачем он это сделал. На самом деле она ужасно выглядела, а весь её оптимизм отражался в кривых улыбках, которыми она щедро одаривала Ричи, физически же она показалась ему чахлой, её сухопарые конечности грузно лежали на двух толстых одеялах, говорила она мало, слабо и с прихрипом, все думы Ричи умещались тогда в одну лаконичную фразу: «Эта женщина страдает, мне её жаль», – так он и думал о ней.
– Я бы сказал, – снова начала Ричи, – что она переживет нас с вами. Она протянула в таком состоянии уже три года, срок немалый, – он договорил и осёкся. Ричи понял, что поймал себя на обмане, ободряющие слова лжи сами вылетали в сторону Агнес, очерняя его уста, и пусть Дешам не мог знать, что он приврал, и никогда так и не узнал этого, ему стало стыдно. Он потупил взгляд. На душе его скребли кошки от этой маленькой, безобидной лжи, которая не причинила вреда никому, но несмотря на это, он почувствовал себя отвратительно, – такие чувства испытывает судья, случайно приговоривший к казни невиновного человека, узнавший о его невиновности уже после удара лезвия о деревянную поверхность стола, отделявшую филигранным разрезом голову от тела; каждый наблюдатель из толпы, глядящий на такое захватывающее дух торжество как казнь, будет считать казнённого человека виновным в ранее зачитанных ему списком преступлениях, лишь один судья будет знать правду, колющую правду, которая будет портить его сон, преследовать его, до скончания дней его. Ричи быстро сменил тему, он продолжил рассказывать про свою прекрасную возлюбленную, стараясь поглубже засунуть ту ложь, что он изрек, стараясь спрятаться от неё, отстраниться, будто это сказал посторонний, а он лишь случайно услышал её, стоя поодаль от этой лукавящей, лицемерной персоны.
По ходу разговора Дешам изъяснял мысли для Ричи возмутительные, словно он намеренно препятствовал его счастью и пытался омрачить его радость ложкой дёгтя, то были: «Ты уверен, что она тебя не обманывает?», или «Ужасные натуры покоятся глубоко внутри, даже у самых самоотверженных дам есть порок, я лишь боюсь, чтобы этот порок не стал для тебя неожиданностью». Ричи был оскорблён высказываниями своего духовного наставника: «Может, он сегодня не в духе?», – думал он. Расстались они холодно, не как обычно. Добираясь до дома Ричи всё думал: «Что нашло на Дешама? Может быть, в ранние годы ему довелось встретить не ту девушку? Он точно был женат в прошлом, он и сам об этом мне как-то обмолвился парой слов. Может, он посчитал свой неудачный брак уроком на всю жизнь, она его обманула, или обокрала, и теперь его сердце черствое как пролежавшая неделю на воздухе корка хлеба», – заключил он в своих мыслях.
Позже он снова встретился с Дешамом, в этот раз Ментор был мягче, словно с прошлой встречи он отпустил какую-либо мысль, прежде отягчавшую его. В этот раз он был даже менее чувственным, а излишне веселым, позволяя себе колкости в сторону Ричи, видимо, ранее
Следующие несколько месяцев Ричи часто навещал Хлои и её маму, которая выглядела всё хуже. В последний его визит Хлои порхала по квартире как пчела, она вызвала врача, постоянно то мочила тряпку для лба, то готовила грелку, то мешала лекарства, но все было напрасно. Острый кашель ранил её легкие, рвал горло и с остервенением вырывался наружу. Ночью она умерла.
Свечи и одна единственная лампада освещали душную темную комнату. Агнес Гудвилл лежала на кровати, холодная и бледная. Это была уже не та Агнес Гудвилл, которую часто видели церковнослужители на пороге храма Божьего ещё до начала её болезни. Богобоязненная Агнес посещала церковь каждую неделю (а иногда и чаще), присутствовав на всех воскресных службах, пока не слегла в кровать. На белых простынях теперь лежала не та Агнес Гудвилл, а ее труп, от которого веет холодом, пробирающим до костей. Темные шторы были плотно задернуты, когда взошло солнце, что пыталось пробиться меж ткани занавесей. В комнате находилась одна Хлои, да её мертвая мама. Хлои послала за священником только утром. Она, вопреки всем очевидным фактам, свидетельствующим о скорой кончине её матери, не посылала за священником. Она была убеждена, что её мама переживет эту ночь, как она переживала все прошлые, и переживет следующую, и все последующие ночи после этой. Но мама умерла. Хлои была разбита на маленькие осколки, она неподвижно сидела на стуле возле кровати два часа, пока не приехал священник. Утро отнюдь было не свежим, но жарким; было очень жарко. Ричи столкнулся со священником на лестничной клетке, и они вошли вместе. Священник был относительно молодой, сравнивая его с другими священнослужителями, может быть, лет сорока, он был весь потный и от него разило за километр. Они вместе вошли в комнату, когда увидели Хлои: одета она была во всё черное, не хватало только траурной повязки, выглядела неважно, взлохмаченные волосы и красные от недосыпа глаза старили её лет на пять. Ричи подошел к ней, притронулся к плечу, сказал два неслышимых слова, и она, потеряв самообладание, уткнулась со слезами в его плечо. Время тянулось долго, те минуты, пока священник заканчивал свои приготовления, показались Ричи часами. Как только священник начал читать молитву, все пошло очень быстро. Похороны прошли на третий день, людей собралось много, дальние и близкие родственники семьи Гудвилл перемешались с постояльцами церкви, друзьями и знакомыми Агнес, но для Хлои, среди всех людей в черных облачениях, выделялся только Ричи, который был рядом всегда; он помогал ей в приготовлениях к похоронам, и, взяв на себя обязанность поиска подходящего ритуального агентства, предоставил ей больше времени на оплакивание матери, пока не наступили похороны.
Агнес лежала в гробу, бледная, в темном одеянии, её костлявое лицо смягчало лишь мягкое выражение умиротворения. Хлои частично оправилась через полгода, начиная возвращаться в прежний ритм жизни, она вернулась к работе и встрече с друзьями, постепенно наполняя такими житейскими радостями пустующее место её души со дня кончины матери, шаг за шагом возвращая былую жизнерадостность.
Они обручились весной. Обычный мартовский день прошел для Ричи через метаморфозы, когда он решил просить руки своей возлюбленной. Скрывая свои романтические намерения, он предложил ей посетить вечером ресторан, якобы, давно не выбирались: «Мы много работали, особенно тяжелыми выдались последние два месяца, у меня был завал, а ты и так без устали ухаживаешь за своими прохиндеями, мы заслужили ужин в отличном ресторане. В это воскресенье, вечером, как тебе?», – так он ей предложи, и она, в свою очередь, конечно, согласилась.