Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)
Шрифт:
Однако спустя немного времени можно было видеть, как один из защищавшихся всадников на великолепном коне одним ужасным прыжком перенесся через окружавшую его живую стену, и вскоре и лошадь и ездок, сидевший на ней, исчезли, несмотря на яростное преследование, опять в том же направлении, откуда появились.
Но что касаемо другого всадника, он не покинул поля битвы, и ужасный победный рев индейцев, потрясший окрестность, вскоре возвестил оставшимся в лагере золотоискателям исход борьбы.
Это был последний акт печальной драмы.
Каждую минуту кто-нибудь из рассыпавшихся по равнине беглецов или из находившихся
Вскоре преследователи вместе с преследуемыми исчезли в темноте, где выстрелы мушкетов становились все реже, свидетельствуя об уменьшении числа сражавшихся.
Наконец все стихло.
Через несколько минут победители собрались вместе, держа в руках скальпы убитых белых, с которых капала неостывшая кровь.
Из всего многочисленного отряда авантюристов едва спаслось несколько человек, которым удалось в темноте ускользнуть от своих преследователей. Через час после окончания кровопролитной битвы вся обширная равнина, усеянная мертвыми и умирающими, осветилась огромным костром, составленным из зажженных повозок.
При свете этого костра можно было различить белого пленника, привязанного к стоящему поблизости дубу. Толпа индейцев, окружив его, плясала дикий танец.
Перед бывшею палаткой дона Эстевана сидели, как и за несколько часов перед тем, Черная Птица и Антилопа, точно два ангела смерти, ниспосланные для разрушения и истребления белых. Глаза их, казалось, с удовольствием лицезрели окружавшее их зрелище смерти, а уши с наслаждением прислушивались к стонам умирающих.
Мрачное небо, лишь кое-где освещенное красноватым отблеском костра, расстилалось над равниной скорби. Оба апаха хранили свое обыкновенное невозмутимое спокойствие, как будто они были совершенно чужды всему, что происходило вокруг них. Какое-то время Черная Птица и Антилопа сидели молча; наконец последний заговорил.
— Что слышит теперь Черная Птица? — обратился он к своему предводителю с вопросом.
— Два голоса, — отвечал тот, — голос лихорадки, сжигающей мозги моих костей и напоминающей, что следует прибегнуть к помощи врача моего народа. Еще он слышит трех воинов севера, спасающихся бегством, и голос друга, который говорит раненому предводителю своему: «Друг отомстит за тебя!»
— Хорошо, — спокойно отвечал Антилопа, — завтра с тридцатью нашими лучшими воинами я стану преследовать и этих белых.
Глава XX
Обратим теперь взоры к столь чудесно спасшимся трем охотникам, пустившимся в Золотоносную долину. Для этого мы должны опять вернуться к утру этого дня, имевшего столь грустный исход для экспедиции дона Эстевана.
Окрестность еще была погружена в темноту, начинавшую мало-помалу уступать место дневному свету. Густые тени от глубоких расселин ложились на отроги гор, у подножия которых резко выдавался одинокий утес. Позади утеса в бесконечную бездну низвергался шумный водопад, а по эту сторону скалы, имевшей форму тупого конуса, лежала неровная цепочка малорослых ив и хлопковых деревьев, указывающих на близость проточной воды.
Далее расстилалась необозримая равнина с дельтой, образуемой вилообразным разветвлением Рио-Гила, которая сквозь череду Туманных гор пролагала себе путь с востока на запад до самой вершины этого треугольника, открывающегося
Дельта раскинулась на протяжении часа пути, но зато между обоими ее рукавами, образуемыми двойным разветвленным течением реки Гила, расстояние было почти втрое больше.
Стало заметно светлее: на зубцах гор заиграли синеватые отблески утра, и живописные вершины стали заметнее выступать из мрачной темноты. Мало-помалу стало виднее. На поверхности одиноко стоявшего утеса две пихты, свесившие свои черные корни в пропасть, простирали во все стороны гигантские ветви.
У подножия этих деревьев покоился остов лошади, на побелевших останках скелета еще сохранились грубые украшения, составлявшие ее принадлежность. Куски седла покрывали еще прозрачные бока ее, лишенные мяса.
Вскоре дневное солнце осветило и другие, более неприятные символы: на столбах, расставленных на определенном расстоянии, развевались волосы человеческих скальпов. Эти отвратительные трофеи указывали местонахождение могилы дикого воина. На вершине этой естественной пирамиды зарыт был прах одного из самых знаменитых индейских предводителей, прославившегося своими геройскими подвигами.
Из своей могилы индейский вождь как бы господствовал над равниной, которая прежде часто оглашалась его воинскими кликами и по которой он прежде носился на том самом боевом коне, остов которого, наконец, побелел от ночной росы и палящего жара. Хищные птицы с карканьем носились над немой могилой, будто стараясь своим криком пробудить его, кто заснул вечным сном и чья хладная рука уже не была в состоянии доставлять для них кровавых пиршеств.
Вскоре горизонт, противоположный Туманным горам, осветился бледным светом; стали подниматься розовые облака. День наступил окончательно, и лишь слабая пелена тумана покрывала дальние вершины холмов.
Мало-помалу туман вовсе рассеялся от утреннего ветра, и глазам постороннего наблюдателя открылись целые горы жертвенных приношений, разбросанных у входа в глубокие горные ущелья, около которых шумели водопады.
Над могилой индейского вождя стояло целое облако мелких брызг от соседнего водопада, у подножия пирамиды, на которой находилась могила, виднелась узкая долина, которая и была вожделенной целью экспедиции мексиканцев.
С первого взгляда глаз путника задерживался только на мрачных и величественных картинах окрестности: гора с ее соснами и пихтами, на вершине которой виднелся побледневший остов, отвратительные трофеи из человеческих волос, водопад и озеро, едва сквозившие из-за прикрывавших его водяных растений; но опытный гамбузино мог бы скоро открыть здесь что-то другое, более любопытное.
Ничто не обличало присутствия людей в этой пустынной местности, как вдруг три человека, скрытые до того неровностями ландшафта, показались близ самой долины.
Все трое по временам бросали вокруг себя удивленные и опасливые взгляды.
— Если где и может таиться страх, — заметил Хозе, останавливая своих товарищей и указывая им на горы, покрытые облаками тумана, — то, конечно, здесь, в этих диких ущельях.
— Если справедливо, что золото служит причиной большей части преступлений на этом свете, — возразил Розбуа, — то можно почти поверить, что злой дух избрал себе для пребывания эту долину, скрывающую, по твоим рассказам, Фабиан, несметные богатства.