Шрифт:
По вопросам сотрудничества, а также использования или копирования материала: krymskaya_tem_letterbox@rambler.ru
(Адаптация повести «Обитель гения»)
Драма в трех действиях
Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А
Я н в а р с к и й, писатель
Н е з н а к о м к а, молодая девушка.
Н е з н а к о м е ц, ее муж.
П а р е н ь.
Р е д а к т о р.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната Январского в общежитии. Сцена освещена слабо, интерьер убогий. С правой стороны сцены окно, возле него рабочий стол. (Пожелание: в зависимости от времени суток регулировать свет – в дневное время комната освещается светом из окна, в ночное – лампой.) На рабочем столе – лампа, стопка бумаги, блокноты; на полу возле стола – скомканные листы, беспорядочно разбросанные. За столом – стул. Далее, ближе к заднику сцены, диван, на котором обычно Январский спит, хотя спит он крайне редко. Над диваном висят часы – стрелки остановились на цифре два. Перед диваном – старенький ковер. Слева от дивана (если
Я н в а р с к и й (долго ищет в карманах очки, но обнаруживает, что их там нет). Стало быть, и очки потерял. Куда уж замечательнее! (Угрюмо проходит к своему столу, небрежно бросает на него газету, продолжая искать.) И чем это я Богу так не угодил?.. (Доносятся крики из коридора.) С ума можно сойти! (Январский быстрыми шагами проходит к двери и с шумом захлопывает. Хватается за голову.) Ну ничего! Я положу всему конец… (Осматривается.) Положу конец этой нищете, этой безнадежности… и… этому невыносимому, до боли невыносимому одиночеству. (Достает из кармана пиджака черный мешочек. Из мешочка – пистолет. Рассматривает оружие.) Вот же оно – решение всех моих бед! Заложил отцовский перстень – скоро отправлюсь к папеньке. Надеюсь, он меня простит за это… (Садится на стул, снова хватается за голову и снова рассматривает пистолет.) «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Интересно, а каково ему (Лермонтову) было умирать?.. Нет… Каково ему было жить? Никем не понятому гению. Страшно ли было умирать от выстрела? (Имитирует выстрел.) Или жить еще страшнее?.. И как из него стрелять? А главное – куда?.. В голову?.. В живот?.. (Безвольно опускает руку с пистолетом.) Нет, собачья это смерть – умереть без признания, не оставить после себя память хотя бы в виде надгробного камушка с надписью: «Здесь похоронен великий писатель Январский В. Д.». Ну зачем мне такая жизнь?! И зачем покупать пистолет, если на эти деньги можно было купить хорошее кушанье и отправить себя на тот свет сытым и довольным, а свести счеты с судьбинушкой другим способом. Не таким разорительным. Например… отравиться газом: включил плиту на кухне – и сладко уснул там ночью… А как же другие жильцы? Они бы тогда пострадали… Люди все ж… Нет! Не вариант… Наглотаться таблеток? Только где их найти?.. Болеть денег не было, денег нет и умирать… Или вены ножиком перерезать?.. Нет, нет и нет! Все не то… Страшно до жути, а все равно очень хочу самоубийства. Это, знаете ли, конец сумасшедших и великих, что, впрочем, порой одно и то же. Если уж надо умереть от выстрела, так хотя бы не позорно. Что это я?! О каком позоре тут вообще может идти речь?! Был бы Январский знаменитым, тогда да… о моей безвременной кончине написали бы везде. А так… Ну кто я? Нищий, но пока не спившийся пи-са-те-лиш-ка. Водки или пули? Надо выбирать… Негоже копаться. (Переводит взгляд на газету.) И не хочу я открывать эту газету, не хочу видеть его имя! Он ведь вор! Он украл мою идею, мой труд. И что же? Теперь вот он – знаменитость, а вот я по-прежнему никто. И у меня нет, нет доказательств!.. Зря я это сделал. Думал, раз он знаменитый писатель, непременно поможет мне подняться. А он вор: немного изменил мою рукопись и выдал за свою… Я умираю с голоду, а он ест мой хлеб. Как он может?! Когда я тут своими статейками в журнале зарабатываю копейки, еле на хлеб хватает… Эй, вор, слышишь?! (Вскакивает.) Господи… я не хочу жить… правда… Ну забери ты мою отчаянную душу… здесь и сейчас. Смотри, я стою прямо перед тобой. Я не передумаю. Правда. Забирай – она здесь никому не нужна! Лучше бы ты дал мне душу какого-нибудь магната, который влюблен в материальную сущность нашей жизни. Но тогда… черта с два ты заполучил бы его душу! Такие люди не сдаются – такие цепляются за этот мир до конца. Им не нужно твоего рая, и лицо твое небесное лицезреть… Они хотят только то, что есть здесь и сейчас… Они сильные. А мы – таланты и прочие уроды природы – быстро сдаемся. Нам не нужно ничего, кроме скромного уголка и хлеба на каждый день. Богатство нас портит пуще, чем простых смертных. Им-то нечего терять, а мы вот теряем. Способность нащупывать необъятное. Становимся сибаритами… Не нужно мне всего этого. Я застрелюсь здесь и сейчас. И пусть никто не пустит слезу над моей могилой. Пусть!.. И люди, которые от меня отвернулись, пусть не узнают о моей смерти. Ну что с того, что они будут посещать мою могилу раз в несколько лет? Вот если б я был известным, тогда да, вприпрыжку бегали бы ко мне на кладбище, чаще, чем к живому. Еще и гордились бы, что Январские!.. Они не понимают, как можно вот так вот прожить целую жизнь и не найти себя. Их мысли заняты другим. Пусть они не чувствуют за собой вины; они, и правда, не виноваты. Кто виноват в том, что дети рождаются талантливыми или неполноценными?.. «Такие плохо зарабатывают деньги!.. – у них только это на уме. – Писателишка! Где наши деньги, которые ты должен зарабатывать?!» – твердят они бесконечно. А почему? Почему они считают, что все на этом свете, и ремесло в том числе, непременно должно приносить деньги?! Почему не эмоции, не удовольствие?.. Мне не понять их, а им – меня. У меня никогда не было семьи, и это ужасно. Точнее, она есть, но все равно что нет. (Подходит к столу, подбирает с пола какие-то мятые бумаги и начинает «громко» ими разбрасываться.) Деньги, деньги, деньги! В этом мире все решают бумаги! Вот эти, например, не несут никакой ценности. А почему? Потому что на них никому не нужный роман! Если бы это были другие бумаги, которые определяют смысл жизни людей, тогда и дело другое. А сейчас я нищий! (Истерически
Неожиданно кто-то кричит ему женским голосом: «Ай, вы что?!» Январский испуганно смотрит через стопку книг на столе и видит перед собой молодую хорошенькую девицу.
Я н в а р с к и й. Простите…
Н е з н а к о м к а. Не очень-то вежливо. Зачем вы бросаетесь?
Я н в а р с к и й. Простите, я не хотел. Я вас даже не заметил.
Н е з н а к о м к а. Ха! Не заметил?! Меня?! А вы, батенька, хам.
Я н в а р с к и й. Я хотел сказать, что не заметил, как вы вошли.
Незнакомка делает несколько шагов к центру сцены, оглядывается по сторонам. При свете рампы становится ясно, что девушка молода – ей не больше двадцати, весьма хороша собой. В черном платье с длинным подолом и длинными рукавами. Хрупкая и миниатюрная. Волосы до плеч, чуть волнистые.
Я н в а р с к и й (удивленно). Вы уж меня простите… но кто вы такая?
Н е з н а к о м к а. Правда не узнаете?
Я н в а р с к и й (с сомнением). Не-е-ет…
Н е з н а к о м к а. Совсем-совсем?
Я н в а р с к и й (уверенно). Нет.
Н е з н а к о м к а. Вы не знаете, чья я супруга?
Я н в а р с к и й (делая вид, что вспомнил). А-а-а… вы же моя соседка!
Н е з н а к о м к а. Наконец-то!
Я н в а р с к и й. Извините, но я так редко выхожу из комнаты, что практически никого здесь не знаю в лицо… Но ваше мне знакомо. Вероятно, мы уже виделись… и не раз. Как ваше имя?
Н е з н а к о м к а. А зачем вам мое имя? Полагаю, муж будет не рад узнать, что вы интересовались моим именем.
Я н в а р с к и й. Ладно, будь по-вашему… Не смею настаивать. Я бы хотел вам предложить чего-нибудь попить… но могу предложить только кипяченую воду. Хотите? Я вскипячу?
Н е з н а к о м к а. Нет, благодарю. Лучше позвольте присесть.
Я н в а р с к и й. Конечно-конечно. (Вскакивает, тут же убирает пистолет в ящик и направляется к дивану.) Вы уж извините за бардак и грязь. (Стряхивает пыль с дивана.) Садитесь, прошу вас. Не побрезгуйте, сами понимаете, общежитие.
Н е з н а к о м к а (садясь). Общежитие?.. Ах, ну да. Общежитие. Иначе не назвать!.. А вы – писатель, не так ли?
Я н в а р с к и й (радостно подсаживается, но не близко). Вы обо мне знаете?! Вы обо мне слышали где-то?!
Н е з н а к о м к а. И знаю, и слышала. Вы тот самый писатель, который все время сидит здесь и что-то пишет. Вас все знают.
Я н в а р с к и й. Все?..
Н е з н а к о м к а. Во всяком случае, все, кто о вас рассказывал. Мне стало жутко интересно, и я решила непременно с вами познакомиться.
Я н в а р с к и й (расстроенно). Мм… Ну ясно… Мне приятно, честно. Хоть вы заинтересовались мной…
Н е з н а к о м к а. Вы так смотрите на мои туфли…
Я н в а р с к и й. Любопытно, откуда у вас сафьяновые туфли.
Н е з н а к о м к а (смеется). Думаете, я не могу себе позволить?
Я н в а р с к и й. Не-е-ет, что вы… Я не это имел в виду. (Разглядывает ее с ног до головы.) А вы очаровательны… Давно не разговаривал с женщиной. И уж тем более не сидел так близко.
Н е з н а к о м к а (опять смеется). Правда? Впрочем, мне известно, что вы, писатели, не очень-то заинтересованы в женщинах. У вас одна женщина – ваша работа.
Я н в а р с к и й. Что вы! Заинтересованы! А как же! Вот только не с той целью, что преследуют более приземленные мужчины. Мы замечаем в женщинах в первую очередь душу, а уже потом влюбляемся в оболочку.
Н е з н а к о м к а. Впечатляет. Платоническая любовь нынче такая редкость. У всех друг к другу столь пренебрежительное отношение, чувствуешь себя… будто все время кому-то должен! А это уже не любовь.
Я н в а р с к и й. Неужели! Неужели хоть один человек это понимает!
Н е з н а к о м к а. Всем нужны деньги и молодость. (Потупив глаза.) И я это знаю из собственного опыта… А ведь есть в жизни и другие ценности. Да, никому нет дела до высших идеалов.
Я н в а р с к и й (в сторону, восхищаясь). Господи!.. Эта женщина – чудо!..