Обитель спящих
Шрифт:
Окрики, как разобрал Конан, звучали на туранском языке. Это решило дело, поскольку из всех языков по эту сторону моря Вилайет птулькут Кинда понимал только туранский, да и то с трудом. Не обращая внимания на заступивших ему дорогу всадников, Конан подъехал поближе и заговорил прямо с караван-баши.
— Приветствую тебя, о украшение базаров Аграпура, Базры и Столицы Тысячи Драконов! — обратился к нему киммериец с вежливым поклоном. — Мы услыхали твои упреки, обращенные к этим лентяям, и, узнав в тебе туранца, поспешили нагнать твой караван. Мы направляемся к гавани под названием Пайтад, почтеннейший. И рады будем охранить твой караван от любой двуногой
Караван-баши испытующе посмотрел на незнакомца, затем кинул взгляд на его спутников, державшихся в стороне.
— Ты говоришь по-турански так, словно вырос в Аграпуре или Хоарезме, чужестранец, — сказал наконец он. — Но ты — северянин, хоть и загорел, как уроженец юга. Как это понимать?
Конан, отметив, что купец неглуп, мгновение подумал, а затем сказал правду:
— Ты прав, почтеннейший! Моя родина — далекая Киммерия, горная северная страна. Но я несколько лет служил в гвардии прежнего Повелителя Турана, Илдиза. И не забыл ни речи туранской, ни обычаев.
Купец оживился.
— Ты служил в дворцовой гвардии? И родом — из Киммерии? Уж не сам ли ты Конан, спасший принцессу Зосару?
«Что ж, — подумал Конан, — самое худшее — не состоится сделка». И ответил:
— Я поражен твоей прозорливостью, почтеннейший. Да, я и есть Конан-Киммериец. Но откуда ты знаешь мое имя — ведь я твоего, прости, не припомню.
— Ты и не можешь помнить его, прославленный воин! — Купец, явно обрадованный таким попутчиком, принялся возбужденно размахивать руками. — Я — Амаль, сын Сатира, третий купец в Аграпурской гильдии. Ты не знаешь меня, но, быть может, помнишь моего старинного друга, купца Масруда из Аграпура? Ты когда-то не дал его избить стражникам: они хотели отплатить ему за то, что он принес на них жалобу государю…
Вспомни, прославленный воин: они были отданы на прокорм пяти членам гильдии, но помимо обычного постоя требовали увеселительных пиров и празднеств каждый день. Друг мой Масруд пожаловался на них Повелителю Илдизу, и тот велел перевести их на половину содержания и дать каждому по десять палок. После чего эти выродки гиены и паука поклялись отомстить Масруду и напали на него поздно ночью, когда он возвращался от меня после игры в кости…
Киммериец наморщил лоб, напрягая память. Что-то такое, кажется, было однажды: он с ребятами возвращался в казармы и наткнулся в переулке на драку — пятеро дюжих молодцев нещадно избивали старика. Помнится, все были тогда изрядно пьяны и ввязались только потому, что подвернулся случай подраться. Нападавшие были в масках, и ун-баши, немедля протрезвев, велел вязать их всех и тащить к городскому, судье на расправу — что и было проделано. О старике, на которого напали эти замаскированные, он тут же забыл и лишь наутро узнал, что спас от побоев и грабежа одного из самых именитых и уважаемых купцов столицы.
— Да, это имя мне знакомо, — кивнул, наконец, Конан. — Водит ли еще почтенный Масруд абн Хаким свои караваны через Вилайет и Восточные степи?
— Увы, Эрлик призвал его к себе пять лет назад, — отозвался купец, возводя к небу томные щелочки глаз и сокрушенно вздыхая. — Дома наши были близки и, как он и завещал, дети наши должны пожениться, едва моей дочери минёт пятнадцать. А я, покамест еще не стар, обучаю его сына купеческому ремеслу. Он ждет нас с кораблем в Пайтале, а оттуда мы пойдем вдоль островов к Жемчужным Отмелям — разумеется, с товаром. Я уже не первый раз хожу от Турана к Лемурии — и нахожу, что хоть путь и долог, но барыши оправдывают затраты. К тому же, путешествуя из края в край,
Конан, усмехаясь, ехал на своем жеребце рядом с верблюдом хозяина и слушал его бесконечные речи. Он уже понял, кто перед ним. Еще когда жил в Туране, он разделил всех толстяков на две различные категории: сытых, смешливых, неглупых и словоохотливых — и на обжор, дураков и праздных болтунов.
Амаль абн Сатир явно относился к первым. Долгое странствие в обществе простых слуг и наемников прискучило ему, он был рад разговориться с человеком если не одного с ним сословия, то, по крайней мере, равного положения. Что ж, Конан готов был предоставить ему свое общество и защиту — не задаром, конечно.
— Мы тоже направляемся к островам, почтеннейший Амаль, — заявил он, воспользовавшись короткой паузой. — И если тебе нужны воины в дороге…
— Да осенит тебя благодать Эрлика, неустрашимый воин, я как раз хотел просить тебя о том же! — закричал Амаль, всплеснув руками. — Я готов предоставить тебе и твоим спутникам вдоволь еды и вина и место на моем корабле, если вы согласитесь сопровождать нас! Эти олухи, — он ткнул толстым пальцем в сторону своих помощников, — не способны ни на что. То есть они, конечно, способны отбить нападение шайки в десять клинков, ибо ничего страшнее на Великом Пути Шелка и Нефрита мне до сих пор не встречалось, благодарение Эрлику! Но сейчас я в большой тревоге, ибо слыхал, что в этих местах появилась кровожадная орда гирканцев. И каких, господин мой! Нечестивцев, отринувших истинного Пророка!
— Да, я слыхал о них, — хмурясь, сказал Конан. Если о бешеных номадах наслышан этот купец, значит, они не так далеко, как полагал Юлдуз. — Теперь, если позволишь, я поговорю со своими спутниками. Но, думаю, они тоже согласятся ехать с твоим караваном.
Амаль абн Сатир усиленно закивал.
— Конечно, конечно. В том высоком человеке я узнаю аквилоица или нумедийца, а кто тот низкорослый воин, что едет на гнедой жеребце? Прости, господин мой, но я никогда не видел людей, подобных ему.
— Его имя — Кинда, он родился в краю пустынь и степей к западу от Кхитая. Высокий — Сагратиус Мейл, аквилонец и прекрасный боец. Ты не пожалеешь о затратах, досточтимый Амаль, — ответил Конан и, придержав своего черного жеребца, поравнялся с друзьями.
Предложение дармовой еды и выпивки да еще проезда до островов было встречено с одобрением, и трое друзей без дальнейших проволочек были включены в состав каравана.
Весь остаток дня Конан ехал рядом с верблюдом караван-баши и слушал его бесконечные рассказы о том, каков нынче Туран под властью нового Повелителя. Болтовня старика не мешала киммерийцу думать о своем, изредка вставляя глубокомысленные замечания или согласно кивая. Почтенный Амаль был на вершине блаженства.
Конан же думал о том, что толстяк подвернулся им очень вовремя. Слова Юлдуза о судьбе Кинды и Сагратиуса не шли у него из головы. И теперь он прикидывал, что, сев вместе с ними на корабль купца, он сможет как-нибудь незаметно удрать, спрыгнув в воду недалеко от берега. Ребята, конечно, обрушат на его голову сотни проклятий, зато останутся целы и вернутся вместе с почтенным Амалем в Туран. Кинда упрям, но Сагратиус уж найдет способ убедить его, что за Внешними островами лишь море и море без края… В красноречии аквилонца ему приходилось убеждаться не раз. Вот и теперь он краем уха слышал, как, собрав вокруг себя большую часть погонщиков, Сагратиус разглагольствует во весь голос, время от времени вызывая громкий хохот. Да, туранец подвернулся очень кстати.