Обитель зла
Шрифт:
Марчелло не любил высокопарных слов. Объяснения в любви, как и извинения, были ему несвойственны. Поэтому она восприняла эту неуклюжую попытку объяснения с благодарностью и поцеловала его.
На ужин она поджарила ему кружочки баклажанов с чесноком, а потом еще и запекла их в духовке с пармезаном. Сама она не любила это блюдо, потому что баклажаны впитывали много масла и только для того, чтобы их поджарить, потребовалась четверть литра оливкового масла. Зато Марчелло просто обожал баклажаны и при своей фигуре мог спокойно позволить себе такую «калорийную бомбу». Его можно было назвать даже не худощавым, а скорее худым и сухим.
К
За двадцать четыре года их брака Марчелло никогда не вел себя так. Сделать сюрприз или маленький подарок просто не приходило ему в голову, даже дни рождения ставили его в трудное положение, и зачастую он появлялся с расстроенным видом и с пустыми руками, потому что абсолютно ничего не смог придумать. Жена никогда не злилась на него, понимая, что это такой человек – не любит сюрпризов, не ждет подарков и сам не умеет их делать.
И тут такое изобилие за один вечер. Большего она не ожидала даже на их серебряную свадьбу в следующем году.
Пиа была в тяжелых раздумьях, но, не желая обидеть Марчелло, ничего не сказала.
Около одиннадцати вечера пришла Джина, объявила, что она устала и есть не хочет, и исчезла в своей комнате. Марии дома еще не было, но Марчелло и Пиа привыкли к тому, что она несколько раз в неделю ночует у своего друга в Чивителле, и, как обычно, стали готовиться ко сну. Марчелло еще раз выпустил собаку на улицу, а после выключил наружное освещение. Пиа поставила тарелки в посудомоечную машину и вытащила рыбу из морозильника, чтобы приготовить ее завтра.
После этого они обычно встречались в ванной комнате, где молча стояли рядом и чистили зубы.
– Ты знаешь, что старый Бернардо умирает? – спросила Пиа, прополоскав рот.
Марчелло кивнул ее отражению в зеркале:
– Пора уже. Несколько недель все каждый день ждут, что он наконец закроет глаза.
«Как можно так говорить! – подумала Пиа. – Какой же ты жестокий! Откуда тебе знать, может, старый Бернардо цепляется за жизнь и благодарит Бога за каждый прожитый день». Но снова ничего не сказала.
В ту ночь Марчелло был необычайно нежен с ней, чего не было уже много месяцев. Пиа попыталась понять, не изменились ли его руки, не стали ли его прикосновения другими. Может быть, он касался другой женщины и теперь иначе относится к ее телу… Она пыталась почувствовать то, о чем он молчал, но ей это не удавалось. Чем больше она думала, тем все более чужой казалась его рука, и она вдруг поймала себя на мысли, что ее это возбуждает.
На следующее утро Пиа проснулась счастливой женщиной.
Марчелло ненадолго съездил к клиенту в Монтеварки, сделал кое-что в бюро и точно к обеду был дома. Мария позвонила, что зайдет в бюро после обеда, а Джина как раз занималась покупками в Сиене и по диетически-техническим причинам являться на обед отказалась.
Таким образом, Пиа и Марчелло были одни и ели форель в винном соусе, когда Донато Нери появился перед дверьми их дома и извинился, что мешает во время обеда. Даже самому нечувствительному
– Я ненадолго, – сказал Донато Нери. – Не могли бы мы поговорить где-нибудь, где нам никто бы не мешал? – спросил он Марчелло, бросив многозначительный взгляд на Пию.
– Говорите, чего вы хотите и почему вы здесь. У меня от жены нет секретов!
Произнося эту фразу, Марчелло сознавал, что она была самой лживой и самой трудной в его жизни. Он сам нарывался на неприятности. С другой стороны, ему никогда в жизни не удалось бы объяснить жене, почему, если ему нечего бояться, он удаляет ее, когда комиссарио собирается задавать безобидные вопросы. А про Пию можно было твердо сказать одно: она была воплощением любопытства.
– Как чудесно! – сказал Нери.
– Пожалуйста, присаживайтесь.
Пиа отодвинула почти полные тарелки в сторону, раздумывая, как это все потом разогревать и будет ли у Марчелло через полчаса аппетит, чтобы доесть с такой любовью и с таким трудом приготовленную ею форель.
– У меня только один вопрос, – спокойно начал Нери. – Я хотел бы знать, где вы были утром в пятницу двадцать первого октября.
«Значит, все-таки… – подумал Марчелло. – Проклятье значит, все-таки это случилось! Сейчас все выплывет наружу… Я сижу тут, как мышь в мышеловке».
– Ходил собирать грибы.
– Когда?
– Около семи.
– Где?
– Я оставил машину в Солате и пошел в направлении Ченнины.
– Значит, вы были именно в том месте, где находится дом синьоры Симонетти?
– Может быть. Да. Но меня это не интересовало. Меня интересовали только грибы, а там очень хорошие грибные места.
Постепенно к Марчелло возвращалась уверенность. Если вопросы комиссарио и дальше будут такими же общими, все закончится хорошо.
– Не заметили ли вы во время сбора грибов чего-нибудь необычного? Возможно, вы кого-то видели или могли бы сообщить что-то, что поможет расследованию.
– К сожалению, нет. Нет.
Марчелло сделал сочувствующее лицо и потер подбородок. Пиа улыбнулась мужу, и Марчелло улыбнулся ей в ответ. Он заметно расслабился. Все будет хорошо, жизнь прекрасна, спасибо тебе, Dio [105] , спасибо.
Нери порой был простоват и не блистал умом. Решать сложные логические задачи было не для него, но у него были хорошо развиты интуиция и ощущение настроения. Он сразу чувствовал, если люди были влюблены друг в друга, но упорно утверждали, что даже не знакомы, если кто-то лгал, и никто не мог обмануть его проявлением любезности, если в действительности был исполнен ненависти. Здесь, в кухне семьи Ванноцци, от него не ускользнуло то, что Марчелло стал спокойнее, из глаз у него исчез страх и в поведении почувствовалось раскованность. «Нет, со мной этот номер не пройдет, дружок», – подумал Нери и решил блефовать. Марчелло как-то связан с этим делом, в этом комиссар был уверен. Он только не знал насколько.
105
Бог (итал.)