Обиженная
Шрифт:
Он посмотрел на руки задержанного. Они были грязные, все в мелких порезах и ссадинах, но Андрея интересовало не это. Руки были большие, прямо-таки громадные. Ими можно было без особых усилий сломать толстую палку. Или задушить школьницу.
— Если вы хотите другого адвоката, то нет никаких про…
— Я узнал вас, — внезапно сказал Власов. Голос его был хриплым и сонным, будто он только что оторвал голову от подушки, но глаза преобразились. Теперь вместо бессмысленного взгляда манекена адвоката буравили пронзительные
Он засмеялся, но тут же замолчал и замер, будто прислушиваясь к чему-то.
— Хорошо, что тут никогда не выключают свет, — понизив голос, сообщил Власов Андрею с таким видом, будто выдал страшную тайну. — Все страшные вещи в этом мире происходят в темноте.
— Вы не хотите мне что-нибудь сказать об этих убийствах? Вы ведь знаете, в чем вас подозревают?
Плечи мужчины поникли.
— Да, — выдавил он.
— Вы что-то можете пояснить по этому поводу?
Странная улыбка вновь появилась на крупном лице Власова.
— Если я скажу, что убийца не я, в моей судьбе что-то изменится? Может, сразу назовете сумму вашего гонорара?
— Гонорар тут не при чем.
— Правильно, ни при чем, — вдруг согласился Власов. — Что ж, признаю, это моих рук дело. Но пока я говорю это только вам, и никаких подробностей от меня не ждите.
С каким-то злобным весельем он потряс прикованной рукой и сказал:
— Потому что, по большому счету, это не имеет значения. Сколько бы я ни заплатил вам, мне крышка. Так-то. Это только в кино и в книжках адвокаты вытаскивают своих клиентов в подобных ситуациях, но здесь особый случай. И ты ничего не изменишь.
— Мне будет трудно как-то помочь вам, если диалог между нами будет проходить в таком русле, — сказал Андрей.
— У меня болит голова, — пожаловался Власов, но в его глазах прятались искорки безумного возбуждения. — Наверное, вам лучше уйти.
— Вашу мать зовут Ксения? Она была недавно у нас.
Власов вздрогнул, улыбка мгновенно растаяла.
— Зачем она приходила? — закашлявшись, спросил он.
— Я бы сам хотел это знать, — ответил Белов.
— Она… она давно не в себе.
— Зачем вы продали свой дом? — задал вопрос Андрей. — Ваша мать осталась на улице, вы переехали в какой-то барак…
— Разве это ваше дело, адвокат? И разве это как-то поможет вам защищать мои интересы?
Андрей понял, что ничего путного от этого разговора он не добьется. Он нажал на кнопку и поднялся из-за стола. Дверь отворилась, и в камеру зашел конвойный.
— Эй, адвокат! — вполголоса позвал Власов. Андрей обернулся. Лицо задержанного было белее мела. — Будь осторожен, — шепотом произнес он. — Смотри, не открой ящик Пандоры.
— Папа уехал по работе, — сообщила Елизавета Ивановна, когда Алла вышла на кухню.
— Я знаю, он заходил ко мне, — сказала девочка, заводя прядь
Это движение не ускользнуло от пожилой женщины. «Она это сделала так, будто это ее настоящие волосы», — проскользнула у женщины мысль.
— Зачем ты носишь дома парик? — мягко спросила она. — Тебя ведь никто, кроме нас, не видит.
— А вы никогда больше и не увидите, какая я была до этого, — снисходительно сказала Алла, подвигая к себе тарелку с рисовой кашей. Она подозрительно ковырнула ложкой кашу (так как не очень любила такие завтраки), но все же стала есть.
— Ты хочешь сказать, что даже спать в парике будешь? — попробовала пошутить бабушка, но лицо девочки было непроницаемо.
— Это тебе мама парик подарила? — поинтересовалась Елизавета Ивановна, чувствуя некоторую неловкость.
Алла пожала плечами, сосредоточенно пережевывая кашу.
«Она, кто же еще», — подумала про себя старушка. Когда с кашей было покончено, девочка начала пить чай.
— У тебя все будет хорошо, — произнесла бабушка и осторожно положила внучке ладони на плечи. — Я знаю. И тебе не придется больше мучиться в этих париках.
Алла подняла голову и улыбнулась:
— Спасибо, бабуля. Мне так приятно, что ты заботишься обо мне. Но ты ошибаешься — я не мучаюсь. Все просто отлично.
С этими словами Алла аккуратно убрала с плеч ладони бабушки и понесла пустую тарелку с чашкой в раковину.
— Завтрак был очень вкусным, — похвалила она, включая горячую воду.
Елизавета Ивановна озадаченно смотрела на внучку — еще никогда Алла не мыла посуду по собственной инициативе. Ну, разве когда она в чем-то провинилась и пыталась таким образом загладить вину.
Закончив с посудой, Алла взяла расческу и, устроившись перед громадным зеркалом в гостиной, принялась делать прическу.
— Давай я тебе помогу, — предложила бабушка. Она подошла сзади и невольно залюбовалась волосами внучки — они действительно были очень красивыми.
Помявшись, Алла согласилась, но как только Елизавета Ивановна начала расчесывать ей волосы, девочка вскрикнула:
— Ты мне делаешь больно! Верни расческу! Я сама.
— Извини… на, — растерянно сказала бабушка. Ее не столько поразил промелькнувший в голосе внучки гнев, сколько ее фраза о том, что ей больно.
Как могут болеть ненастоящие волосы?
— Я ведь всегда тебе делала прически, — проговорила Елизавета Ивановна виновато. — И тебе всегда нравилось.
— Да. Но теперь я буду делать это сама. Ты ведь не обиделась? — взглянула на нее в отражении зеркала Алла.
— Нет, конечно, если тебе так хочется.
Некоторое время она молча наблюдала за Аллой, про себя признав, что у нее довольно неплохо получается.
— Мне нужен лак для волос, — бормотала девочка. — Какой-нибудь бальзам, а еще ополаскиватель… Да, еще фен.