Облачно, с прояснениями
Шрифт:
— А то, что я все сообразила и решила потому взять его сторону.
— На всякий случай?
— А почему бы и не на всякий случай?
Алла Семеновна отряхивает пепел в свое блюдце.
— Ведь если все повернется так, что он победит, то не мне с ним бороться. И не тебе тоже, дитя мое! — Положив ногу на ногу, она окидывает взглядом Веронику Степановну. — Так-то, детка, учись, пока я жива!
— Чему учиться-то? Лицемерить? Выгадывать? Кривить душой?
— Начинается!
Алла Семеновна шумно вздыхает и,
— До таких лет дожила, а все словно школьница-первоклассница талдычит о каких-то нравственных идеалах; я уже наизусть заучила, что она сейчас начнет: честность, принципиальность, верность своему слову. Что еще, детка? Валяй, выкладывай!
— А почему бы и не поговорить о честности и принципиальности? — спрашивает Вероника Степановна. — Да и о верности слову тоже не грех побеседовать…
Алла Семеновна молча курит. Весь ее вид красноречиво, без слов, утверждает: «Что еще можно от тебя ожидать?»
— Ты не любишь и не уважаешь Сержа, тебя с души воротит, как только он начинает вещать.
— Ну и что с того? — лениво спрашивает Алла Семеновна.
— Ты согласна со мной?
— Согласна, ну и что же?
— А то, что ты вдруг начала яростно защищать его, презирая его в душе и даже ненавидя!
— Мне не свойственны столь сильные эмоции.
Вероника Степановна не слушает ее.
— Только не волнуйся, он тебя тоже выгонит, не позабудет о тебе, правда, может быть, на два дня позднее, чем всех остальных.
— Поживем — поглядим.
— И глядеть нечего. Ты и сама знаешь, что я говорю чистую правду.
— Мама, тетя Алла, хотите пирога с капустой? У меня уже готов, — вмешивается Наташа.
Открыв дверцу духовки, она вынимает противень с румяным, пахучим пирогом. Кухня заполняется ангельским ароматом.
— Не надо, — мрачно изрекает Вероника Степановна, но тут же спохватывается, — как-никак есть закон гостеприимства, который невозможно обойти. — Алла, может быть, ты хочешь?
— Еще чего! Мне только горячего теста не хватало. Я и так за одну неделю ни с того ни с сего целых два кило прибавила!
Наташа вопросительно поглядывает на меня. Я мотаю головой:
— Не хочу.
— Напрасно, — говорит Наташа.
Пирог с капустой — вершина ее мастерства. Я еще никогда и нигде не едала такого вкусного пирога с румяной корочкой, с нежной и сочной начинкой.
— Ты знаешь, Алла, что такое Серж? — снова начинает Вероника Степановна.
— Еще бы не знать!
Я тоже его знаю. То есть видела его один раз, как-то была с Наташей в театре, и она показала мне Сержа. Он необычайно импозантен, представителен, темноволосый, румяный, с родинками на бабьем лице. Так импозантны и представительны зачастую бывают круглые дураки.
Но, думается, Серж не дурак. У него цепкие глаза, взгляд въедливый, пронзительный. И он превосходно
— Мама, ты сварила картошку? — спрашивает Наташа.
— Какую картошку? — удивляется Вероника Степановна и тут же вспоминает: — Ах да, ты просила сварить картошку для винегрета.
— Где же она?
— Я забыла.
— Жаль.
— Нечего жалеть, вон в кастрюльке отварная картошка, видишь?
— Вижу. Так она же чищеная, а для винегрета нужна в мундире.
— Предрассудок, — решительно заявляет Вероника Степановна. — Почему непременно в мундире?
— Мамочка, — мягко говорит Наташа, — очень прошу тебя, не вмешивайся в дела, которые тебе непонятны. Позволь уж мне решать, какая, к примеру, нужна картошка для винегрета или чем следует заправлять суп.
— Ну и решай, пожалуйста, — великодушно позволяет Вероника Степановна и снова обращается к Алле Семеновне: — Так вот, твой Серж подонок.
— Он мой такой же, как и твой!
— Но я его не защищаю.
— Возможно.
— Алла, вспомни, что ты недавно сама же о нем говорила!
— «Все, что было, позабыла, все, что будет, позабудет», — устало отвечает Алла Семеновна словами некоей песни.
Она в образе, определенно играет какую-то роль, только ей известную. Губы презрительно опущены, глаза как бы невыспавшиеся, вечная сигарета в углу рта.
— Тогда нам не о чем больше говорить, Алла.
— Тем лучше, — по-прежнему устало и небрежно роняет Алла Семеновна.
— Тетя Алла, пирог остыл, может быть, все-таки скушаете кусочек? — спрашивает Наташа.
Она успела уже привыкнуть к постоянным спорам, возникающим решительно по любому поводу между матерью и ее подругой, и потому стремится по возможности обточить острые углы.
— У меня еще не было такого удачного пирога.
— Ладно, давай, — снисходительно, словно делает большое одолжение, отвечает Алла Семеновна, вгрызаясь в теплое, воздушное тесто. — Действительно, пирог у тебя, Наташка, удался на славу!
— Это что, а как она делает заливное! — подхватывает Вероника Степановна.
— А то я не пробовала, — усмехается Алла Семеновна.
— Приходите в воскресенье, тетя Алла, я приготовлю заливное из хека, пальчики оближете, — говорит Наташа.
— Не отличишь от судака, — уверяет Вероника Степановна.
Мы переглядываемся с Наташей. Порядок. Мир, кажется, восстановлен.
Основательно закусив (два ломтя пирога, яичница с ветчиной, маринованные грибы), Алла Семеновна уходит. Она целуется с Вероникой Степановной, с Наташей, грозится нагрянуть в воскресенье на заливную рыбу — она таки любит покушать, недаром жалуется на одолевающую ее полноту. И меня тоже одаряет лучезарной улыбкой примадонны.